Сад (переработанное)

— Шаров прав, — припомнила она, — высокодоходные культуры необходимы.

— Ишь ты, Шаров! — обиделся Забалуев. — А при чем он тут? Коноплю раньше всех начал сеять я.

— Пусть так. Честь тебе и хвала. Теперь давай семян для всех.

У Сергея Макаровича поблекло лицо. Зря нахваливал коноплю. Просчитался! Уж больно Векшина добра для других колхозов! Того и жди, оставит маслобойку на холостом ходу. А ему, Забалуеву, нет резона выращивать семена для других.

На всякий случай возражать начал издалека. Известно, что лучшей масличной культурой для края признан рыжик. На него дают план. Ну и пусть себе сеют все на здоровье. Оно, конечно, конопляное масло вкуснее, но…

— Вся надежда на тебя, Сергей Макарович. Обеспечивай семенами.

— Убыточно это нам. Ведь маслом-то мы торгуем по базарным ценам, деньги куем. А с соседей что получим? Гроши. А колхозникам одеваться надо? Соль да сахар надо покупать? Газеты выписывать надо? На это требуется тоже по-государственному смотреть. У меня и так люди в город бегут. Парней совсем не осталось.

— Воспитывать нужно, убеждать.

— Воспитывать хорошо, когда в чугунке мясо варится.

— Вот начнете сдавать коноплю — колхоз пойдет в гору. Да и другим поможете поднять доходность.

— Пусть на овощах подымают.

Забалуев настороженно умолк. А вдруг она назовет его отсталым председателем?

— Значит, договорились? — уверенно спросила Векшина. — Чтобы не было убыточно, выдавай заимообразно; вроде ссуды. Вернут теми же семенами… Ладно? — И, выждав, пока Забалуев кивнул головой, обрадованно закончила разговор. — Я знала, что ты выручишь район.

2

Под жарким августовским солнцем дозревали хлеба.

Вера шла по саду с колосьями в руках. Она спешила порадовать отца.

С юности Трофим Тимофеевич присматривался к пшеничке да

какая получше уродится на Чистой гриве. А в начале двадцатых годов стал получать от Института растениеводства посылки с новыми сортами. Самый урожайный и скороспелый сорт он размножил, вступая в колхоз, сдал отборных семян на семь гектаров. Сейчас ту пшеницу сеют во всем районе.

Появилась заманчивая думка — вывести такую пшеницу, которая не поддавалась бы суховеям и в самые жаркие годы приносила бы хороший урожай. Он начал скрещивать отдаленные по своему происхождению сорта.

Сегодня отец разрешил снять урожай с заветной делянки, и Вера надеялась, что необычные колосья еще больше взбодрят его. Повернув на аллею, ведущую к дому, она остановилась и от неожиданности воскликнула:

— Ой, папа!

В трех шагах от нее — отец! В войлочных туфлях, в пиджаке. Обеими руками опираясь на трость, медленно передвигал ноги по гладкой дорожке. А следом за ним бесшумно шел Алексеич, готовый в любую минуту подхватить и помочь удержаться на ногах.

С крупными колосьями, поднятыми над головой, Вера бросилась к отцу:

— Вот какие выросли!..

Старик стоял, высокий, костистый, и, всматриваясь в колосья, улыбался. Безостый гибрид дал на редкость крупное зерно! И созрел на неделю раньше скороспелой пшеницы. Теперь дело за размножением.

Алексеич вышел вперед, удивив Дорогина своим неожиданным появлением, и сказал:

— Что задумал, Тимофеич, то и сотворил! Всем колхозом будем проздравлять.

— Малость повремените. А то опять разведете разговоры на всю Сибирь.

Солнце уже опустилось так низко, что тени деревьев вытянулись и, сомкнувшись, закрыли всю аллею. Отцу, пожалуй, пора возвращаться домой. Вера хотела подхватить его под руку, но он воспротивился:

— Нет, я помаленьку сам… — И медленно повернулся, переставляя впереди себя трость и опираясь на нее.

От реки потянуло прохладой. Вера безмолвно, одним взглядом, попросила Алексеича присмотреть за стариком, а сама побежала к дому. С половины дороги крикнула:

— Я быстро…

Вернувшись, накинула отцу на плечи пальто.

От большой радости за успех отца Вере хотелось, как бывало в детстве, покружиться на одной ноге, подпрыгнуть, на секунду обвить его шею руками, а потом убежать туда, где еще не знают этой новости, и рассказать всем-всем.

Старик направился не к дому, а к беседке, обвитой диким амурским виноградом.

Ужин надо собрать там. Если застанут сумерки — можно развести костер неподалеку от входа.

Девушка вбежала в беседку, сдула пыль со стола, с тесовых лавок и, мелькнув между клумбами, скрылась в доме.

— Носится легче горной козы! — отметил Алексеич. — Ох, быстрая на ноги!

— Хлопотунья! — отозвался Трофим Тимофеевич.

Когда они подошли к беседке, стол уже был накрыт белой скатертью с едва заметным бордюром из поблекших от времени синих васильков. Мать накрывала этой скатертью стол в саду только в праздничные дни. Вот так же быстро. Не успеешь глазом моргнуть — уже все готово.

Трофим Тимофеевич задумчиво провел рукой по столу; взглянул на колосья, поставленные, как букет, в высокую вазу.

«Вера Федоровна поздравила бы с этим урожаем, но тут же и дала бы совет: «Хвалиться, Трофим, погоди. Еще раз проверь…» А поздравлять надо не только его, — дочь. Нынче все выращено ее заботами. Не дожила мать… Порадовалась бы вместе с ними…»

3