Читаем Сад (переработанное) полностью

— Запомни мои слова… Надо готовиться — дать засухе отпор: в земле влагу накоплять, лес выращивать…

— От прутиков толку мало! Да и непривычное дело.

— Научиться всему можно. А тут мудрость не велика.

— Ишь ты! На старости лёт в училище поступать? Малость поздновато. — Забалуев горько усмехнулся. — В школу-то председателей намечали не Огнева, а меня. Но я отказался. Ты подумай: там надо сидеть за партой три года! А я в городе проживу лишний день, и то у меня сердце истоскуется по пашне… Нынче беда — урожай меня подсек: ни с той, ни с другой стороны добра не жду.

— Пережитки! — вспылил Дорогин. — А интерес у нас общий.

— Ты пережитками не попрекай, — загремел Забалуев. — Я с кулаками боролся — жизни не жалел. В меня из обреза стреляли, записки подбрасывали, хотели запугать, — ничего не вышло. В колхоз я первым записался. Сам, вот этими руками, перепахивал единоличные межи. Артельное хозяйство ставил. Семь колхозов поднял! И о колхозниках заботился.

В беседке появился Алексеич.

Забалуев, покосившись на него, попросил напоить коня и, когда сторож вышел, продолжал уже полуостывшим, тихим голосом:

— Все я ладно делал… А сейчас на меня со всех сторон упреки сыплют: Забалуев делает не то да не так. И ты туда же. Сплошная критика. Больше я ничего не слышу. А человека надо и похвалить: веселее будет работать.

— Тебя немало хвалили. В газетах, на собраниях. И не зря. Ты на работе — огонь. О хозяйстве беспокоишься и других будоражишь. И был ты на месте до поры до времени, пока рядовые колхозники не ушли вперед председателя… Я всегда прямо режу. — Дорогин поставил ладонь ребром на стол. — И сейчас скажу в глаза…

— Знаю, — перебил Забалуев, — тоже присоветуешь: поезжай учиться! А я хотел, чтобы ты мою душу понял, моими глазами на меня посмотрел.

— С малых лет приучился глядеть своими. И вижу: не туда гнешь. Запутался. С такими разговорами толку не будет. Не выберется колхоз в передовые…

— Чего заладил, как ворона?! Карк да карк. Не терплю такого.

Сергей Макарович, чуть не столкнувшись с Алексеивыбежал из беседки и скрылся в саду.

Проводив председателя насмешливыми глазами, Алексеич повернулся к Дорогину:

— Как ты его наскипидарил!..

— Хвастуны любят мед! А правда для них — хуже горчицы!..

Сад замер в тишине, словно листва боялась даже самым легким шорохом помешать наливаться плодам. Слышались одни тяжелые шаги Забалуева.

«Опять поссорились, — вздохнула Вера, стоя на крыльце. — Беда с ними! И что мне делать — ума не приложу…»

Забалуев ходил по саду и ворчал вполголоса:

— Ишь придумал! Будто я запутался. Будто не туда гну… Соображенье надо иметь. Я без всякой там арифметики в голове прикидываю: и государственное и колхозное принимаю близко к сердцу, но как теперь в хозяйстве развернуться — иной раз толку не дам. Думал побеседовать вроде как с родственником, а он опять на дыбки…

Немножко успокоившись, Забалуев мимо костра прошагал к тележке. Алексеич пошел проводить его и закрыть ворота. В синем небе спокойно мерцали далекие звезды.

Вера спешила к отцу в беседку. Сергей Макарович окликнул ее:

— Погоди маленько! Тебе на этой неделе письмо не приходило? Нет?

Ему показалось, что девушка вздрогнула от его слов. Вера в самом деле остановилась растерянная и ответила не сразу. Письма ей не было давно. И телеграммы тоже не получала.

— Ну, так вот: скоро приедет!

— Правда?!

— Мать уже пиво заквасила.

— В отпуск? Или…

— Совсем!

Вера повернулась и побежала к дому.

Сергей Макарович посмотрел ей вслед, покачал головой; с Алексеичем заговорил шепотом:

— Видишь, как получается: у меня Семен — последний, у Трофима дочка — тоже. И как они столкуются насчет жизни — неясно. Из двух горниц будут выбирать, а какая им больше поглянется — не знаю…

Трофим Тимофеевич, конечно, заметил бы, что дочь чем-то взволнована, если бы она, сразу после отъезда Забалуева, не убежала спать на сеновал. Чтобы не расстраивать отца (Сема приедет, когда старик уже будет на курорте), Вера сказала: разболелась голова. И у нее в самом деле стучало в висках. «Наверно, от вина», — подумала девушка, укладываясь на сухой душистый донник.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Тонкий профиль
Тонкий профиль

«Тонкий профиль» — повесть, родившаяся в результате многолетних наблюдений писателя за жизнью большого уральского завода. Герои книги — люди труда, славные представители наших трубопрокатчиков.Повесть остросюжетна. За конфликтом производственным стоит конфликт нравственный. Что правильнее — внести лишь небольшие изменения в технологию и за счет них добиться временных успехов или, преодолев трудности, реконструировать цехи и надолго выйти на рубеж передовых? Этот вопрос оказывается краеугольным для определения позиций героев повести. На нем проверяются их характеры, устремления, нравственные начала.Книга строго документальна в своей основе. Композиция повествования потребовала лишь некоторого хронологического смещения событий, а острые жизненные конфликты — замены нескольких фамилий на вымышленные.

Анатолий Михайлович Медников

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза
Покой
Покой

Роман «Покой» турецкого писателя Ахмеда Хамди Танпынара (1901–1962) является первым и единственным в турецкой литературе образцом смешения приемов европейского модернизма и канонов ближневосточной мусульманской литературы. Действие романа разворачивается в Стамбуле на фоне ярких исторических событий XX века — свержения Османской династии и Первой мировой войны, войны за Независимость в Турции, образования Турецкой Республики и кануна Второй мировой войны. Герои романа задаются традиционными вопросами самоопределения, пытаясь понять, куда же ведут их и их страну пути истории — на Запад или на Восток.«Покой» является не только классическим произведением турецкой литературы XX века, но также открывает перед читателем новые горизонты в познании прекрасного и своеобразного феномена турецкой (и лежащей в ее фундаменте османской) культуры.

Ахмед Хамди Танпынар

Роман, повесть