Сад (переработанное)

Третий день… Серый и холодный, пронизанный мелким, как пыль, осенним дождем. Провожали парней в армию. Призывники, вперемежку со своими близкими, шли к райвоенкомату. Вера, тайком от отца, тоже приехала в город проводить Сему: пусть все видят и знают… Сема играл на гармошке. А Вера, идя рядом с ним, думала: «Вернулся бы живой-здоровый…» В городском саду Сема закинул гармошку за спину, и они, сойдя с шумной аллеи, остановились под кленом. Ей, сжавшейся от грусти, хотелось услышать от него:

Жди меня, и я вернусь.Только очень жди.

Ведь вчера дважды прочла ему это стихотворение, сложенное как бы к их разлуке. Неужели Сема с похмелья забыл такие строки? А в ее сердце слова запали навсегда.

Клен, встряхнувшись от ветра, уронил ей на лицо холодные капли.

Она, опустив голову, медленно провела по щекам озябшими пальцами.

Сема наклонился, чтобы посмотреть ей в глаза.

— Будешь ждать, дорогуша?

Она вздрогнула от громкого голоса; придя в себя, горячо прошептала:

— Конечно, буду! — Качнулась к нему. — Семушка!..

— Смотри!.. — Он погрозил пальцем. — Я ревнючий…

— Я тоже ревнивая, — улыбнулась она.

Сема обхватил ее длинными, сильными руками, прижал к себе и поцеловал… На вокзале отдал гармошку:

— Береги да поминай почаще…

Ей очень хотелось оставить гармошку у себя, но она опасалась, что отец сгоряча поломает: забалуевская! Отправила с Юрой родителям Семы… И напрасно. Отцу, понятно, обо всем рассказали. Он нахмурился. В его словах появился холодок. Но что же делать?..

После большого заезда на повороте тракторист опять повел сеялки по длинному полю. В задумчивости Вера не заметила поворота. Ей стало немножко не по себе оттого, что вдруг исчезли заманчивые озера, а на месте стены леса оказался простой бурьян, только теперь он тянулся не слева, а справа. Впереди — необъятное черное поле. Конца ему нет.

На меже лежали мешки с семенами. Девушки спрыгнули на землю. Вера подхватила мешок, приподняла, подставляя под него полусогнутое колено, но силы не хватило — уронила. Мотя подбежала к ней и помогла забросить на сеялку. Потом Вера помогла подруге и снова заняла свое место на доске за машиной. Развязав мешок, она осторожно, маленькой струйкой, высыпала семена и разровняла в ящике. Вдали опять разлились трепещущие озера. От их мерцающего блеска прищуривались глаза. Вот между веками остались маленькие щелочки и ресницы почти сомкнулись…

Вера думала о луговатском саде. Березки там, наверно, взошли, зеленеют первые листочки…

Улучив минуту, когда подруги смотрели на свои сеялки, она схватилась за накладной кармашек. Он был полуоторван. И пуст.

Письмо исчезло…

Оглядываясь на поле, Вера сорвалась с подножки.

Мотя заметила у нее на месте кармашка лоскут всплеснула руками:

— Батюшки, какая беда! — Подбежала и обняла подругу. — Не горюй. Карман оторвался, когда семян добавляли. Углом мешка зацепило. Письмо там и лежит. У межи. Доедем — поищем.

— Не велика беда.

— Да ведь оно нечитанное! Я бы разревелась от обиды.

— Напишет еще…

Девушки догнали сеялки и вскочили каждая на свою подножку. Вера долго разравнивала в ящике теплые семена, похожие на бисер, и пропускала сквозь пальцы.

Горячие солнечные лучи, скользнув по щеке, остановились на шее, стали припекать затылок. Сейчас можно было смотреть широко открытыми глазами: тракторист так быстро сделал поворот, что исчезли эти призрачные озера, подобные обманчивому счастью.

Пока ехали до края полосы, по всей равнине побежали высокие вихри — предвестники перемены погоды.

Вот и межа, на ней мешки семян. Девушки бросились искать, но письма нигде не было.

Вера молчала.

Ветер клубами подымал мелкую пыль и нес вдоль Чистой гривы.

5

После выезда в поле Вера виделась с отцом два-три раза в неделю. Обычно в сумерки она спешила в сад, по дороге, не чувствуя усталости, пела песни.

Заслышав голос дочери, такой же звонкий и чистый, какой был у ее матери, Трофим Тимофеевич улыбался и проводил рукой по бороде:

— Бежит моя хлопотунья!

Хлопот всегда было много, и Вера, переодевшись в легкое светлое платье, мелькала меж ветвей. То она с ведрами на коромысле бежала к роднику, холодная вода которого особенно нравилась отцу, то разводила костер и начинала готовить ужин, то подметала в доме и стирала пыль со стола. За ужином расспрашивала о работе в саду, делилась небогатыми полевыми новостями. Потом она садилась за отцовский стол и при свете лампы читала Тимирязева, выписывала себе в тетрадь то, что могло потребоваться для контрольной работы в институт. Спать ложилась поздно, а на рассвете отец будил ее, и она, едва успев позавтракать, уходила в поле.

Сегодня Вера спешила порадовать старика — посев закончен! Завтра она весь день проведет в саду.

Отец вышел к ней навстречу.

— Отсеялась? Вот хорошо!.. А у нас Алексеич наловил стерлядки, ушицу сварил…

— Спасибо ему! С прошлого года стерлядки не ели…

— С луком, с лавровым листом, даже с черным перцем! Сейчас будем ужинать.

— Сначала сбегаю на реку. Видишь, я какая…

Она казалась серой от пыли, на щеках едва проступал румянец, брови и ресницы стали пушистыми.