Сад (переработанное)

— Поживем — увидим, — уклонился от прямого ответа Сергей Макарович и вдруг предложил: — Хочешь, я тебе покажу все поля. Поехали!

Он повернул коня, крикнул:

— Ми-ила-ай! — и помчался к бригадному стану, намереваясь позвать с собой Огнева.

Павел Прохорович сел за руль и повел машину следом за ходком.

Забалуев оглядывался и торопил Мальчика. Угнаться за ним не так-до просто! Пусть убедится Шаров!

Полевая дорога во многих местах была перепахана, на гребнях между бороздами ходок подкидывало, и у грузного седока трепыхались согнутые в локтях руки, словно крылья птицы, у которой еще не отросли маховые перья, способные поднять ее в воздух.

Огнева не оказалось на стане. Сергей Макарович распряг коня; согнувшись, втиснулся в кабинку рядом с Шаровым, и они поехали едва заметной полевой дорожкой, по обе стороны которой раскинулись такие огромные массивы, занятые всходами пшеницы, что их невозможно было окинуть глазом. Разговор спутники вели настороженно, приберегая самое важное до благоприятного повода. Время от времени останавливались, выходили из машины и присматривались к земле. Шаров упрекал соседа за ползучий пырей, острые шильца которого заполняли междурядья. Сергей Макарович краем уха слышал об опытах луговатцев, но не верил, что им удастся побороть этот живучий сорняк. А Павел Прохорович давал слово — через два года не останется ни былинки.

— Надорвешься!.. — хохотал Забалуев, держась за ремень. — Уж я-то знаю!.. Придется тебе бабку звать — горшок на брюхо ставить!..

— Посмотрим, кому дадут припарки за плохой урожай! — отшучивался Шаров. — А я могу хоть на спор! По бутылке коньяку! Идет?

— Без спора знаю — правда на моей стороне!.. Ну как ты его, пырей, поборешь? Боронами с большими зубьями. Прочесать раз по десять вдоль и поперек. Только. Но, говорят, структура портится. Раньше, понимаешь, никакой структуры не было, а теперь откуда-то взялась… Ну, как еще?

Сосед рассказал о новом методе — лущить несколько раз в лето. Забалуев безнадежно махнул рукой. МТС, может, и управится с такой работой, но ведь за каждое лущение надо платить. Нет, нет, для него, хозяйственного председателя, это не подходит.

— Ошибаетесь, Сергей Макарович, — сокрушался Шаров. — Вырастет у вас пырей, молочай, овсюг, круглец… Всякая дрянь! А пшеница, я вам скажу…

— По пшенице не тебе меня учить, — перебил Забалуев. — Сердцем чую, как она растет! Я с пяти лет на пашне.

— Когда ты был единоличником — мог ошибаться. Твое дело. Сам расплачивался. А председатель колхоза не имеет права на ошибки. Народ с него спросит. И перед государством в ответе…

— Не пугай. Не подкапывайся!

— Да я по-дружески.

— Хороша дружба. Высрамил старого хлебороба!

Шаров вернулся в машину. Забалуев сел позади него.

Некоторое время ехали молча.

Было тихо, солнечно, раскаленный воздух дрожал возле земли, и оттого казалось, что вдали играла прозрачная вода. Справа на холмах сиял огромный город с его белыми, будто алебастровыми, домами, возвышавшимися над водой. Но вот серое облако надвинулось на солнце, подул ветерок, вдоль Чистой гривы побежали озорные черные вихри, и город, оказавшийся в тени, как бы опустился на землю, дома поблекли, стали цементно-серыми. Но и при этом приглушенном освещении город был хорош! Танюша позавчера поехала туда: повидаться с матерью, кое-что купить для себя. Уговорились, что она отдохнет там денек, сходит в театр… Сегодня утром послал туда полуторку: приедет в кабинке… Да она, наверно, уже дома. Приготовила обед, поджидает…

В одном жена права — город у нас красивый. Издалека видна его мощь. Высокие железные опоры встали в шеренгу и поддерживают электрические провода. Многочисленные вереницы столбов тоже несут провода. Одна вереница уже приближалась к Чистой гриве, чтобы вдоль дороги направиться к Глядену.

Забалуев приподнялся и, высунувшись из машины, указал на столбы:

— Видишь? Вон, вон! Осталось вкопать каких-нибудь две сотни, и будет свет! Бабенки перестанут меня грызть! — Добродушно рассмеялся. — Самые настырные — рябые: им, видишь ли, надо юбки электричеством гладить! Будто красоты прибавится! А моя Анисимовна всю одежу вальком на скалке прокатыват — и, понимаешь, ничего. Живем.

Затем он напомнил Шарову, что тот «подбивал» его строить вместе гидростанцию на Жерновке, — хлопот было бы на пять лет. Не меньше. И потом забот не оберешься!

— А тут я проволоку протяну, и все. Голова не будет болеть. Учись хозяевать, пока я живой!

— У вас один взгляд, у нас — другой. И плитками, и утюгами женщины уже обзавелись. А когда разбогатеют, начнут покупать стиральные машины…

— Небось тоже электрические? Машины? Портки стирать?! Ой, уморил! — Забалуев замахал руками. — У тебя, понимаешь, какие-то винтики расшатались. Подкрути, пока голова цела. А то баб совсем избалуешь, они тебя через эту самую машину пропустят, до костей простирают, а потом — утюгами со всех сторон! Смех и грех!.. Этак на них ты электричества не напасешься!…

— Построим вторую гидростанцию — на всех хватит.

— Не позабыл затею? Не отступился?

— И не отступлюсь.