Поравнялись с полевым станом, и Сергей Макарович пригласил на обед.
— Я завсегда сам снимаю пробу во всех бригадах. Сегодня вместе проверим. Сварена уха из голов соленой горбуши. Повариха привезла полмитрия. Тяпнем под ушицу…
Холодно поблагодарив, Шаров высадил Забалуева и, жалея, о напрасно потерянном времени, поехал домой.
На двери висел замок, — Татьяна загостилась в городе. Завтра придется съездить за ней…
С крыльца глянул на огороды, разделенные невысокими плетнями. На каждом участке — хозяйка: одна еще только рыхлит грядки, другая уже садит лук, третья сеет горох для ребятишек… И только у них с Татьяной — пусто. Сухая, нетронутая земля изорвана трещинами. Надо сказать, чтобы сегодня же вспахали. Утром встать до солнышка, сделать хотя бы одну грядку для лука да клумбу для цветов. Может, это расшевелит Танюшу…
В кухне на столе — кринка молока. Ее поставила Катерина Савельевна, приходившая доить корову. Рядом — мягкий пшеничный калач. Пахнет вкусно. Хороший хлеб стряпает соседка!..
Пообедав, Шаров снова отправился в поле. А вечером он в конторе нашел на своем столе телефонограмму — вызов на бюро райкома.
— Из-за картошки все… — пробурчал Елкин, которого тоже вызывали в город.
Они выехали утром. Шаров даже и не вспомнил, что собирался до возвращения жены сделать клумбу. Голова была занята тревожными думами.
Картофеля они, по своему пятилетнему плану, посадили восемьдесят гектаров, а районные организации требовали сто. Семян не осталось, покупать не на что. Три дня назад в протоколе заседания правления записали: «Считать посадку законченной».
Тут же упомянули, что, помимо плана посеяно двадцать гектаров маку.
— Не засчитывают мак, — вздохнул Елкин. — И зря я согласился с тобой. Теперь упрекают: «Шаров прикрывается решением правления. А ты где был?..» Не миновать взыскания.
— Но ведь семян-то действительно нет.
— Говорят, надо было изыскивать…
Оставив Елкина в райкоме, Шаров решил до начала заседания повидать жену. Но и там его ждало огорчение. Теща, высокая, веснушчатая женщина с завитыми крашеными волосами, старая курильщица, говорила басовито:
— Ах, какая жалость!.. Ну, что бы тебе приехать на десять минут раньше, все бы и решили сразу. Танечка так рвалась к тебе, так рвалась. Места не находила. От радости и волнения. Я говорила, что ты можешь приехать за ней. Надо подождать. Нет — убежала. Теперь ищет где-то попутную машину в Луговатку. «Голосует» на дороге… Да вот тебе записка. Читай. И никаких «но». Даже слушать не буду. Хватит для Танечки этой деревенской ссылки. Хватит, Как мать, говорю. Сейчас же отправляйся к этому профессору, твоему другу. Он ждет тебя. Ждет. Тут все написано…
Прочитав записку, Шаров медленно свернул ее и опустил в карман.
— Ну? Ну что ты молчишь?.. Место хорошее, ставка — дай бог каждому! Квартиру обеспечат. С ванной, с горячей водой!.. Танечка прыгала от радости. А ты… Ах, боже мой! Боже!.. Какой ты тяжкодум!.. Выпей чашку кофе и… в добрый час!
Шаров встал, надел фуражку.
— Мне нужно в райком. Срочно…. — И откланялся. — Будьте здоровы!
— Постой, постой… Ты взгляни на это серьезно… Давай поговорим…
— Некогда мне. Извините.
Выходя из комнаты, Павел Прохорович плотно прикрыл за собой дверь: потом достал платок и стер пот со лба…
В коридоре райкома его поджидал Елкин; глянув на лицо, встревожился. Что случилось? Уж не расхворалась ли жена?
Шаров махнул рукой:
— П-после расскажу… — И, вздохнув, добавил: — Есть такие трудноизлечимые болезни…
Про себя твердил: «Потом, все потом… Сейчас ни о чем не думать. Ни о чем, кроме дела…»
Но заставить себя не думать о записке жены было нелегко.
Раньше других членов бюро появилась Векшина.
— Прибыли? — спросила, пожимая руку тому и другому. — Ну, ладно… — добавила неизвестно для чего и направилась в кабинет секретаря.
Шаров надеялся, что Дарья Николаевна замолвит за них слово.
Это предчувствие не было напрасным, — Векшина спросила Неустроева:
— Все-таки ставишь вопрос о луговатцах?
— А по-твоему, не надо ставить? — Неустроев вскинул на нее глаза. — Попустительствовать срывщикам планов? Пусть другие следуют дурному примеру? Так? Что же у нас получится?
— Можно было бы поговорить…
— С Шаровым?! Пробовал. Он гнет свое. На таких действуют одни взыскания.
— Посевная еще не закончена. Возможно, другие колхозы перекроют план по картофелю…
— Авось да небось!.. Отменить борьбу за план, сложить руки и ждать у моря погоды?.. — Неустроев закурил, бросил спички на стол. — Твой либерализм удивляет меня!
Шли часы, в приемной освободилось больше половины стульев. Шаров и Елкин томительно посматривали на тяжелую, обитую черным дерматином, дверь. Время от времени она открывалась, выходили люди, чей вопрос был решен, и в кабинет приглашали других, а луговатцы по-прежнему ждали, когда дойдет черед до них. Шаров волновался: потерян день! Весенний! О котором говорят, что он «кормит год»!