Сад (переработанное)

— Вмиг затянет. Завтра позабудешь, в какое место серп-то поцеловал, — приговаривала она, обматывая палец ленточкой, оторванной от платка.

Показала девушкам старые рубцы на своей руке.

— Вот здесь, вот… Вот еще… Все раны горьким тысячелистником залечивала. И от таких порезов в хворые не записывалась. Страдовала наравне со здоровыми.

Глянув на землю, где лежал серп, сказала дочери:

— Подыми. Пшеничка тебя ждет-поджидает…

И Лиза опять покорилась матери; хоть и медленно, а все-таки подвигала свою постать.

— Эдак, доченька, эдак, — подбадривала Силантьевна. — Страдовать пошла — забудь про боли, про недуги…

3

Облака подымались все выше и выше, сбиваясь в белые громады. Солнце, пользуясь каждой прогалинкой, кидало на землю потоки тепла и вскоре просушило воздух. Но на дорогах по-прежнему блестели большие лужи. Желнин выехал в районы на «газике», способном пройти по любой дороге, в какое угодно ненастье.

За окраиной города раскинулись, приподнятые к горам, необъятные поля. Там и сям виднелись комбайны. Гул тракторов сливался с шумом автомашин. Нагруженные хлебом, они устремились в город бесконечной вереницей. Приятно пахло свежим зерном пшеницы, овсяной соломой, освобожденной от летних тягот землей.

В Луговатке Желнин отыскал Шарова и, пригласив его в машину, поехал по той дороге, что разрезала Чистую Гриву на две половины. Андрей Гаврилович сидел рядом с шофером, полуобернувшись к спутнику. Шаров, слегка наклоняясь к нему, рассказывал с такой горечью, с какой люди говорят только о больших бедствиях:

— У нас хлеба держались до прошлой недели. Помните, в пятницу был ливень? Я ехал на коне. Пшеница стояла высокая, чистая. Вижу — наваливается черная туча. Решил переждать на току, под крышей. Ударил крупный дождь да с таким шалым ветром, какой бывает только в зимнее время: с одной стороны побьет-побьет, забежит с другой и еще прибавит. Даже под крышу захлестывал. На ток со всех сторон хлынула вода — коню по щиколотки! Кончился этот шквал. Выглянул я из-под крыши — нет хлеба! Все лежит. Страшно смотреть. Колос утопает в воде. Я вам скажу, на моей памяти не бывало такого. Хотя бы легли хлеба в одну сторону, а то… Да вон, п-посмотрите!

Справа от дороги — огромный массив спелой пшеницы. Она не колыхалась под ветром, не шумела колосьями, а расстилалась по земле, будто узорчатая скатерть. Замысловато переплелись поваленные стебли.

— Комбайном такую невозможно взять, — говорил Шаров. — Ножи то идут поверху, то — еще хуже! — подрезают колос. Вместо двадцати пяти центнеров оказывается в бункере десять. Остается единственное — косить вручную.

— Косите, — сказал Желнин. — Не теряйте времени.

— Литовок в Сельхозснабе нет.

— У колхозников небось найдутся старые косы.

На соседнем поле пшеница была посеяна широкорядно. Она выросла высокая и тоже полегла. Убирать ее приходилось на таком низком срезе, что скошенное поле походило на неумело побритую голову: всюду виднелись черные ссадины.

Подъехали к комбайну. Желнин, сбросив плащ, первым догнал машину, на ходу поднялся на мостик, поздоровался с чубатым парнем, что стоял за штурвалом. Рядом с Желниным встал Шаров.

Поблескивая деревянными лопастями, крутилось низко опущенное мотовило, но полегшая пшеница не поддавалась ему.

Ножи подрезали встречную струю возле самой земли, и вскоре длинная солома копной вспучилась на транспортерах. Еще секунда — и машина захлебнется. Чубатый парень, одетый в удобный комбинезон, пронзительно свистнул. Трактор остановился. Парень, придерживаясь за поручни, повис над хедером, пинками расправил солому. Когда полотна опустели и молотилка проглотила последние срезанные стебли, тракторист, по новому сигналу, плавно стронул агрегат с места и повел, настороженно приглядываясь и прислушиваясь ко всему. Вот струя полегшего хлеба круто повернулась, как бы убегая от машины, и ножи заскользили по поверхности. Комбайнер повернул штурвал, чтобы сбрить все «под нуль», но через несколько секунд сгрудилась земля, трактористу, после двух свистков, пришлось включить задний ход. Комбайн дрогнул и неохотно попятился, чтобы стряхнуть землю с ножей…

Трудна уборка полегшего хлеба!

Медленно, с ежеминутными остановками, комбайн двигался вокруг большого массива. Пшеница лилась в бункер тяжелым ручьем. Желнин и Шаров заглянули туда, сунули руки в зерно, взяли по горсти: влажное, очень влажное!

Андрей Гаврилович, пропустив пшеницу между пальцев, последние зерна медленно разжевал: хороши хлеба растут на Чистой гриве!

Павел Прохорович посмотрел на небо. Там медленно проплывали облака. Из белых они уже превратились в серые и теперь расползались вширь. Скоро опять занепогодит. В тридцать четвертом, он помнит, дожди хлестали вплоть до белой крупы. Что, если и нынче случится такая напасть? Как быть с сырым зерном? Уже сейчас завалены все тока. Сушилка не успевает пропустить даже третьей части того, что поступает от комбайнов.