Сад (переработанное)

— В В холоде, — рассказывал Дорогин спеша. — Черенок, конечно, подвялится. Смерть ему грозит, вот-вот подступит. И вдруг он получает соки жизни от взрослого дерева. Тут сразу пробуждается. И такую силу роста дает, что залюбуешься! Однако радость свою показывает: «Живу! Расту!» Да вы сами видели…

В доме садовода они вместе накрывали стол. Андрей Гаврилович достал колбасу, которую он захватил из дому, Дорогин принес соленых огурцов. Сокрушался, что нечем угостить: старого вина не осталось, молодое еще не

Старик отошел к угловой полке, занавешенной серой ситцевой занавеской. Наверно, за хлебом. Желнин ждал, что он достанет пышный белый калач, испеченный на поду в русской печи, и, по крестьянскому обычаю, разломает на куски. Давно не ел такого хлеба… Вспомнил румяные шаньги, которыми когда-то в Луговатке любила угощать его Анисья Михайловна Грохотова: поджаренная сметанная корочка, политая маслом, хрустела на зубах, а мякиш был душистый, теплый. Но старик вернулся к столу с плотным кирпичом черного хлеба и, поправив на жесткой ладони, как на оселке, острие ножа, стал резать на ломти.

— Пайковый? — тихо спросил Желнин, и в голосе его почувствовалась горечь.

— Да. Дочь купила. Верунька. На толкучке. Иной раз удается… Из-под полы покупаем. Надоело до смерти. А что поделаешь?.. Приспособились выпекать из картошки: "кто булки, кто драники, как бы сказать — оладьи. толкуем про зажиточную жизнь… будто все уже есть.

Желнин спросил, сколько они в прошлом году получили на трудодень.

— Крохи… — Дорогин махнул рукой. — Три четверти фунта, если считать по-старому… По нашим просторам, сеем мало, да и тот хлеб сорняки душат. Урожай плохой, а хлебопоставки высокие. Вот и не сводим концы с концами. Не в одном нашем Глядене — в государстве, я так кумекаю. С подтянутым брюхом в коммунизм не войдешь: всего должно быть вдосталь. А пока она вот, — указал глазами на колбасу, — только у вас в распределителях для больших работников, да и то, сказывают, не каждый день… Уж вы не обижайтесь на меня…

— Правда глаза не колет. Что верно, то верно, — согласился Желнин. — Хлопот у нас — непочатый угол. И многое еще нужно сделать, чтобы в стране было достаточно хлеба, всюду и у всех.

— Первым делом хвастунов бы надобно укоротить. По всему государству. А что сейчас получается? Весной газеты смотришь — сплошь обязательства: выполним, перевыполним. Осенью — одни рапорты. Цифры большие. А хлеб где? Белого, говорят, и в больницах нет. А рапортами сыт не будешь…

Слушая горестные замечания, Желнин для себя отмечал: прав старик. И говорит прямо. Говорит о том, о чем другие тоже думают, но умалчивают. И, кажется, уже привыкаем мы умалчивать о некоторых недостатках.

Заговорили о работе опытников-мичуринцев. Желнин попросил показать ему заветные грядки, на которых растут пшеничные гибриды Трофима Тимофеевича.

— Однако рано еще смотреть. Лучше в другой раз, — отговаривался Дорогин. — Когда добьюсь задуманного…

— В газете, помню, писали о них.

— Поторопились… Забалуев не утерпел, раньше времени в колокола ударил…

Нарезав хлеба, старик сложил ломти на деревянное блюдо, а крошки смел на ладонь и привычно кинул в рот.

Той порой Алексеич сварил щи из барсука, добытого им два дня назад. Хотя мясо пахло звериной норой, щи всем понравились. Котелка не хватило. Дорогин поставил на стол вазу с медом, налил по кружке чаю. Правда, заварена была лесная душица, — чай в те годы выдавали только на литерные пайки, да и то редко. У душицы был приятный аромат, и гость выпил две кружки.

5

На въездной аллее послышался стук тележки. Она остановилась у крыльца, и в дом садовода вошел Забалуев в запачканной машинным маслом и пропыленной гимнастерке. В его выгоревших на солнце бровях запутались легкие пушинки молочая, осота и пшеничной половы. Рукава и грудь — в липучках. Судя по всему, он недавно подавал снопы в барабан молотилки, может быть, отбрасывал солому или приминал тяжелыми ногами пласты на большом омете.

На его круглом задубевшем лице было крайнее изумление: его не обманули — Желнин в самом деле заехал к Дорогину. Вот он перед глазами, сам Андрей Гаврилович. В доме садовода! Зачем бы это? К чему? И наверняка уже всякого наслушался от него. Известно — старый хрыч не умеет держать слова за пазухой… Ну, это не к худому, — успокаивал себя Сергей Макарович, — скорее раскусит Желнин Бесшапочного. Поймет — горький орешек!

Во время сессий краевого совета, пленумов крайкома и партконференций Забалуев не однажды пенял Желнину: «По районам ездите вроде часто, а от нашего Глядена всякий раз отворачиваете в сторону, будто мы пасынки. Заехали бы разок».

И вот он появился — гость не вовремя. Ну что бы ему приехать раньше, когда хлеб всходил и не были заметны сорняки. А теперь… Похвалы ждать нечего. Строгий он человек! Ой, беда тебе, Сергей. Одна надежда на рекордный участок. Желнин заезжал на полосу и не мог не полюбоваться отменной пшеницей. А если он в поле заметил непорядки?.. Жаркий денек!.. Надо скорее— про рекорд. И Забалуев начал басовито и громко: