Сад (переработанное)

Рядом лежала тетрадь для отзывов, замечаний и впечатлений. Андрей Гаврилович раскрыл ее. В ней было много записей агрономов и студентов, партийных работников и учителей, путешественников, проезжавших через Гляден, и участников пионерских походов. На одной из страниц знакомая фамилия — Петренко. Директор опытной станции писал:

«Метод летних прививок Т. Т. Дорогина надо изучитьи осознать с позиций Мичурина. Мы не можем игнорировать те биохимические процессы, которые претерпели ткани черенка за период его «ненормального» хранения по июнь — июль, когда черенок уже находится на грани жизни и смерти. С этим связаны быстрый рост и созревание побега за короткий срок вегетации. Нам следует кое-чему поучиться у Трофима Тимофеевича и поблагодарить его за новое слово в биологической науке».

«Почему же он не написал об этом в газете? — подумал Желнин. — Надо подсказать…».

Садовод вошел в дом. Андрей Гаврилович повернулся к нему, кивнул на стол:

— Как хватает у вас времени на все это?

— Да разве успеешь сделать все, что хотелось бы? Я делаю, однако, не больше десятой доли задуманного…

— По ночам работаете?

— Ну-у, что вы! Я ведь не ответработник! Ночными бдениями не грешу! — рассмеялся старик. — Живу по птичьим часам: пташки умолкнут — спать ложусь, на заре голосок подадут — встаю.

— Вам бы надо обзавестись молодым помощником. Мы могли бы…

— У меня есть помощница — дочь-хлопотунья! По вечерам приходит сюда…

Забалуев долго не возвращался. Желнин и Дорогин вышли на берег реки. Она спорила синевою с небом. На островах, рядом с меднолистным тальником, виднелись багровые заросли осины, малиновые пятна рябиновых кустов. Ну до чего же хороша сибирская природа! Давно отцвели самые поздние луговые цветы, пожухли травы, но даже в эту пору осеннего увядания невозможно оторвать глаз от богатства красок!..

— Оставайтесь ночевать, — предложил Трофим Тимофеевич. — Погода тихая — можно будет поплавать с лучом и острогой…

— Люблю я рыбалку. В молодости головлей руками брал… — вздохнул Желнин. — Но как-нибудь в другой раз..

Заслышав приближающуюся машину, они повернулись и пошли в сад.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Не прошло и десяти дней, как ненастье вернулось. Серые тучи, плотные, как войлок, казалось, навсегда повисли над сырой землей. Исчезли горы, задумчиво притихли деревья, поблекла полегшая пшеница. Ветер позабыл этот край, и мелкие капли дождя сыпались отвесно.

Из города прибывали все новые и новые группы рабочих спасать урожай. Страдные работы не прекращались даже в проливные дожди. Промокшие до нитки люди жали и косили хлеб вручную.

Дождавшись просвета, вступала в дело техника. От комбайнов тяжелое, набухшее влагой зерно лилось мощными потоками, и в ворохах грелась пшеница, прорастал овес. Приходилось все отправлять на зерносушилку. Она уже давно захлебывалась, — за сутки успевала просушить каких-нибудь семь тонн, а на тока поступало в десять раз больше.

Кондрашов, небритый, с красными от бессонных ночей глазами, в мокром, забрызганном грязью плаще, примчался в контору с новостью:

— Говорят, Забалуев сушит хлеб на печах! — выпалил с порога. — Сто дворов — сто центнеров в сутки! Вот бы нам попробовать!..

— Боюсь — куры по дворам разжиреют, — сказал Шаров. — Зерно, сам знаешь, сыпучее…

— У хлеба и крохи.

— А надо — без крох.

— Да я развезу по таким семьям, где сберегут все до зернышка. Даю слово.

— Ты веришь, а другие будут подозревать… Нет, выход надо искать в ином.

— В чем?

Шаров задумался.

— Не знаешь, — упрекнул Кондрашов. — И я тоже не знаю. Никто не знает. А хлеб горит…

Он подбежал к барометру и постучал пальцем по стеклу.

— С дождя не сходит?

— Застыл.

— Вот видишь! Продырявилось небо! Целое бедствие!..

Более всего Шарова беспокоили семена, — их можно сушить только на солнышке. А семян они решили засыпать на два посевных плана: скороспелой пшеницы сто процентов и позднеспелой тоже сто. По характеру весны увидят, какой сорт сеять.

Из города привезли транспортеры и вздыбили в небо. В короткие перерывы между приступами ненастья брезентовые ленты вздымали зерно и раскидывали струйками. Председатель требовал от бригадиров, чтобы эту пшеницу отправляли в семенное хранилище. В такие дни на тока приезжали всполошенные уполномоченные: почему снизилась отгрузка? Шаров объяснял. Его предупреждали:

— Смотрите! Не увлекайтесь одной стороной дела!..

Кончилась вторая пятидневка октября, а ненастье не унималось. Серая облачная пелена порой опускалась так низко, что едва не задевала за стерню. Днем и ночью сыпался мелкий дождь.

Шаров приуныл.

Выехав в поле, он издалека заметил Тихона Аладушкина. Бригадир тракторной бригады мчался на мотоцикле. Черный, как жук, в лоснящемся от бензина и масла ватнике, остановился возле «газика» и, сверкнув белками круглых глаз, спросил:

— Это что же такое получается? Технике ходу нет.

— Опять массив не подготовили?

— Со стороны бора не обкошен, по краю лесной полосы проезд не сделали. А мы возьмем да проедем по этим посадкам…

— Ну, ну, п-поехал!