Сад (переработанное)

Машина вырвалась на увал, и далеко внизу раскинулся огромный сад. Ранетки, уже раздетые осенним ветром, стояли прямыми рядами, словно точеные фигуры на множестве шахматных досок перед началом игры. Кварталы стланцев, сохранивших желтую листву, казались устланными яркими коврами. Три дома сиротливо прижались к защитной стене из высоких тополей. В среднем живет Трофим Тимофеевич… Если бы Вася был один — обязательно заехал бы к нему, — только к нему! — но в машине — девушки: у них нельзя отнимать время попусту. Да и не следует давать повода Капке для болтовни — засмеет, какую-нибудь небылицу присочинит. В таких случаях она любит развернуться…

Сад остался вправо. По сторонам дороги темнел бор, тот самый, по которому ночью, в метель, позабыв обо всем, шел Вася в Гляден, спеша принести радостную весть Дорогину, успокоить старика… Не его одного, а родителей всех тех девчат…

Возле устья Жерновки шофер вывел машину на берег протоки, где сейчас, при низком уровне реки, вода поблескивала только среди камней и то едва заметными струйками.

Тополя росли на песке. Река ежегодно откладывала его небольшими слоями. В каждый новый слой деревья запускали сетки мелких корней, и только стволовой корень уходил глубоко в почву. Такие тополя выкапывать легко, четыре взмаха лопатой с четырех сторон, удар по корню, и все готово: песок осыпается, деревце ложится на землю. Пока Вася шел до зарослей, Капа приготовила пять саженцев.

— Тут копать — все равно что семечки щелкать! — похвалилась она. — Легко!

Капитолина поторапливала подруг — ей хотелось все, что они привезут на трехтонке, до вечера высадить на отведенное место.

Вася подхватил сразу полтора десятка топольков, поднял на плечо и понес к машине: при тяжелой работе думы не роятся — скорей позабудет обо всем! Уложив саженцы в машину, он прикрыл корни сырой соломой…

На обратной дороге опять долго стоял в машине, опершись локтями на крышу кабинки, и смотрел на безлюдные поля. Над черными бабками конопли по-прежнему кружились стайки пестрых щеглов…

3

В этом году артель «Новая семья» по сдаче хлеба государству была на первом месте. На токах уже готовили тысячу центнеров для сверхплановой сдачи. Начали выдавать на трудодни: пришлось по полтора килограмма.

А на следующее утро из района передали телефонограмму о том, что хлебосдача для Луговатки исчисляется по высшей группе и для выполнения плана недостает еще двадцать восемь процентов. Елкин позвонил в райком. Ему ответил инструктор: план для их колхоза был занижен, теперь ошибка исправлена, — какой урожай, такая и хлебосдача. Если у них не хватит пшеницы, придется им поступиться фуражом. Чем кормить кур? Какой об этом может быть разговор! Неужели им неизвестно, что в пекарнях вынуждены добавлять в замеску хлеба овсяную муку и картошку?

Днем принесли краевую газету. В ней три страницы было отведено «битве за хлеб». Северные районы выполнили план только наполовину. Там создалась угроза: часть урожая может уйти под снег! Южным районам приходится пополнять недостачу.

Луговатцы вывезли фуражное зерно, урезали семенной фонд. Больше неоткуда взять. Все! Шаров так и заявил уполномоченному. Тот умчался в город. А через несколько часов туда вызвали Павла Прохоровича.

Елкин ждал, что председатель вернется домой в полдень, но он и к ночи не приехал. И даже не позвонил.

Вечером райком и райисполком объявили «совещание по проводам» — очередную «телефонную накачку», как говорили в селах, и Елкин встревожился: отвечать придется одному.

Пришел председатель сельсовета. Приехали полевые бригадиры. Радист поставил к телефону усилитель. Комната наполнилась мелким раздражающим треском: провода доносили унылый свист осеннего ветра в березовых перелесках и надоедливый шум дождя. Сквозь этот хаос звуков проломился простуженный голос Неустроева:

— Скатился до обмана… Сорвал вывозку хлеба… Под видом семян укрыл…

Федор Романович побелел; по-военному поднялся на ноги, готовый дать объяснение. Но провод был занят.

— Ничего мы не утаили. Ни одного зерна. — Обвел всех недоуменным взглядом. — Правда, оставляли двойные семена. Это записано: «для наивысшего урожая». Но мы сами сократили запас до полуторного. Оставили бы и одинарный — да ведь все равно не хватит для выполнения этого нового плана.

Он умолк, прислушиваясь. Репродуктор хрипел:

— За утайку хлеба… исключен….

— Из партии?! — вскочил Кондрашов. — Павел Прохорович исключен?! Да, что же это такое? Как же так?.. Да мы вывезем последнее. Оставим семян в обрез… Сейчас же поеду на ток, приготовлю…

Когда провод освободился, Елкин снова позвонил в райком. К телефону подошел тот же инструктор.

— О-о, так вы сговорились! — прервал Федора Романовича. — Одним голосом поете, одни и те же слова повторяете. Учти — Шаров за это уже поплатился. А завтра к вам приедет прокурор. Разъяснит!..

Елкин положил трубку и прошел в бухгалтерию. Там долго подсчитывали и пересчитывали сначала квитанции на сданное зерно, а потом — семенной запас. Для выполнения повышенного плана недоставало… А вывозить надо…