Сад (переработанное)

Они вместе прошли по току, останавливаясь возле каждого вороха; проверяли пшеницу, пересыпая с ладони на ладонь и пробуя на зуб. Из этого вороха можно грузить в машины, эту надо подсушить, эту еще раз провеять, а вот эту пшеничку обязательно сохранить на семена. Они должны уберечь и раннеспелый и позднеспелый сорта.

Вскоре натужно застучали веялки.

Шаров поехал во вторую бригаду. И вот посреди дороги «газик» подвел…

Он вышел из машины, открыл капот. Но разве ощупью отыщешь поломку? Пришлось отступиться от мертвого мотора. Что делать? Был бы ростом поменьше, улегся бы на сиденье. Но ведь лодыжки вроде журавлиных. Куда с такими?

Трудна в непогоду ночная дорога! Ноги то по колено проваливаются в ухаб, залитый водой, то скользят по грязи в разные стороны.

Спотыкаясь и падая, Павел Прохорович брел к полевому стану. Влажные руки стыли. Промокли сапоги. По шее текли за воротник холодные струйки. А дождь крепчал. Шаги — все короче и неувереннее. Этак ему не добраться до второй бригады. А домой — еще дальше.

Вспомнилось: давно не был в саду. Для ночлега там найдется койка.

Изъезжены, исхожены колхозные поля. В дневную пору казалось, что знаком каждый квадратный метр. А теперь едва-едва удалось отыскать, вернее — нащупать ногами, дорожку в сад.

Окна манили теплым светом. Над трубой взлетали и гасли искры. В доме жарко топилась печь…

Павел Прохорович вспомнил, что с утра ничего не ел. Калач свежего пшеничного хлеба у садовода, конечно, найдется. Чай можно вскипятить…

Недалеко от крыльца — старая «эмка». Чья же это? Кто пожаловал в гости к садоводу? Уж не Арефий ли Константинович?! Кроме директора опытной станции, как будто бы ни у кого нет такой машины.

Шаров не ошибся. В теплой комнате сидел за столом профессор Петренко. У него было круглое, тронутое морщинами лицо с синеватым склеротическим румянцем, толстый нос оседлан большими очками в темной роговой оправе. Старик поднялся с мягкой, добродушной улыбкой и шагнул навстречу председателю. А Шаров, усталый, озябший до синевы губ, забрызганный грязью от головы до ног, не мог подать руки, — сразу направился к умывальнику.

— Вот нечаянная радость! Спасибо, что заглянули.

— А посмотрели бы вы, какие нам подарки профессор привез! — спешил порадовать Вася. — Саженцы! Новые сорта яблони! Черноплодная рябина!.. Ох, и вино из нее!..

— Погоди расхваливать, — остановил парня Арефий Константинович. — Пусть Павел Прохорович сам убедится. И после ночного путешествия по этой непогоде все же согреется немножко. — Профессор достал из чемодана и поставил на стол бутылку. — Есть у меня и сок из этой рябины. Богатый витаминами. Но то для больных. Везу в крайздравотдел. Пусть испытают…

Разливая темно-красное вино по стаканам, Петренко продолжал:

— Мы тут вспоминали вас Да, да. Все у вас не так, как у соседей. И к лучшему!

— Эх, ваши бы речи, да, как говорится, богу навстречу! — вздохнул Шаров.

— А что? Чем вы расстроены? — спросил профессор. — Что у вас за неприятности?

— Хлебопоставки… Задолженность все еще большая…

— Как же это так?! — удивился Вася. — А говорили— сверх плана повезли…

— Пересчитали нам по высшей группе… Много еще… А от зерна остаются крохи…

Чтобы отвлечь Шарова от тяжелого раздумья, Петренко принялся оживленно рассказывать:

— Мы тут речь вели, конечно, о садах. Мне многое припомнилось. Обычно садоводы тормошат председателей: требуют земли, денег на покупку саженцев. У вас — все наоборот. Я слышал, вы на садовода нажимаете: «Больше сади! Еще больше!»

— Ну-у, это не так существенно…

Шаров сел за стол, чокнулся с профессором, выпил, закусил яблоком.

— Отличное вино! — оживился он. — Проси, Василий, саженцев побольше…

Петренко сказал, что у них саженцев уже хватит на несколько плантаций. О закладке их он будет разговаривать в крае. Пора налаживать производство сока черноплодной рябины. Если понадобится, он пойдет к Желнину.

Вася нарезал хлеба. Все трое пили чай, разговаривали о садах и лесных полосах, об изменении облика земли. Шаров на время отвлекся от своих дум.

Но вскоре за окном послышался топот копыт и стук тележки, и он насторожился. Дверь распахнулась. Через порог, стуча протезами, перебирался Елкин.

— За мной? — Павел Прохорович шагнул к своему кожаному пальто, висевшему на стене.

— Просто поговорить, — остановил его Федор Романович. — На дороге наткнулся на твою машину. Пустая. Куда ушел? Ясно — в сад. Вот и приехал по следу. '

Шаров настороженно присматривался к секретарю парторганизации, с которым они часто и горячо спорили, и ждал, что Елкин опять обрушится с упреками: без разрешения оставил полуторный запас семян! И его сбил с толку…

Но Федор Романович обеими руками схватил его холодную руку.

— Неправильно исключили тебя. Неправильно! Убежден! Уверен! Надо было по-другому… И крайком не утвердит… Я сам поеду туда…

Вася замер от неожиданности: вот оно что!.. А Петренко укоризненно приподнял палец:

— Э-э! Что же вы, батенька, нам не рассказали?

Шаров сидел неподвижно, опустив усталые глаза в пол. Елкин тронул его за плечо:

— Не роняй, Павел, головы! Будем вместе… Рука об руку… А крайком разберется…