Сага о Форсайтах

Человек, без малого два года живущий сообразно с таким решением, неизбежно развивает в себе мудрость и мягкость. От природы склонный говорить резко только при сильном нервном возбуждении, теперь Джолион и вовсе стал воплощением сдержанности. Грустное терпение, свойственное старым людям, которым нельзя себя перетруждать, маскировалось улыбкой, которая не исчезала с его губ, даже когда он был один. Чтобы объяснить домашним свой отказ от того, что может его утомить, он постоянно придумывал разнообразные предлоги. Сам над собой посмеиваясь, изображал сторонника простой жизни, отказался от вина и сигар, пил специальный кофе без кофеина. Словом, прикрываясь мягкой самоиронией, обеспечивал себе такую безопасность, какую только мог себе обеспечить в подобном физическом состоянии. Не боясь разоблачения, потому что жена с сыном уехали в город, Джолион провел этот погожий майский день, спокойно наводя порядок в бумагах, чтобы завтра можно было умереть, никого не поставив в затруднительное положение. Итоги его земного существования были почти подведены, оставались последние штрихи. Сделав опись документов и сложив их все в отцовский китайский шкапчик, он поместил ключ в конверт, на котором написал: «Ключ от китайского шкапа, где находятся бумаги с точными сведениями о моем состоянии. Дж. Ф.». Конверт, в свою очередь, отправился в нагрудный карман, где должен был всегда находиться на случай несчастья. После этого Джолион позвонил, чтобы ему принесли чаю под старый дуб, к которому он сам и направился.

Все люди приговорены к смерти, просто он, Джолион, в отличие от большинства, уже выслушал свой приговор. С тех пор как это произошло, он так привык к новому печальному положению, что, как и остальные, научился думать о другом. Сейчас он думал о сыне.

Джон, которому сегодня исполнилось девятнадцать, недавно решил, как будет жить дальше. Ни в Итоне, как отец, ни в Хэрроу, как умерший единокровный брат, он не учился, а учился в одном из тех заведений, которые, по замыслу их создателей, должны обладать достоинствами старых частных школ, не обладая их недостатками (так ли это на деле – вопрос второй). В апреле Джон кончил школьный курс, не имея ни малейшего понятия о том, чем будет заниматься. Война, обещавшая длиться вечно, закончилась совсем незадолго до того, как ему пришлось бы принять в ней участие: еще полгода, и его бы призвали. Только когда эта угроза миновала, Джон начал привыкать к мысли, что теперь он может сам решать свою судьбу. В нескольких продолжительных беседах с отцом юноша выказал бодрую готовность быть кем угодно, только, конечно же, не священником, не военным, не юристом, не актером, не биржевым маклером, не торговцем и не инженером, из чего Джолион определенно заключил, что сын не хочет заниматься ничем. В восемнадцать лет он и сам пребывал в состоянии приятной неопределенности, из которого, однако, был скоро выведен ранней женитьбой и ее неприятными последствиями. По необходимости поступив в страховую компанию Ллойда, он сперва поправил свое финансовое положение и лишь затем ощутил в себе талант художника. С сыном Джолион, как говорят в народе, «игрался», рисуя свинок и других зверушек, благодаря чему понял: живописцем Джону не быть. Ну а раз от всего остального мальчик испытывает отторжение, значит, будет писателем. Так как Джолион полагал, что даже для такого ремесла необходим опыт, ему, по видимости, оставалось предложить сыну учебу в университете, путешествия и, может быть, подготовку к адвокатуре. А там будет видно. Или, что более вероятно, не будет. Джон думал над заманчивым отцовским предложением, однако до недавних пор так и не мог ничего решить.

Разговоры с сыном о выборе профессии рассеяли сомнения Джолиона относительно того, действительно ли мир изменился. Все говорили о наступлении новой жизни, но проницательность человека, которому недолго осталось эту жизнь наблюдать, подсказывала Джолиону, что под слегка переменившейся поверхностью все осталось в точности таким, каким было. Люди по-прежнему делились на два вида: на немногих склонных к «рефлексии» и многих несклонных к ней; плюс узкая смешанная прослойка таких, как он сам, посередине. В том, что сын, похоже, принадлежал к первым, Джолион видел тревожный знак. Поэтому его лицо, привыкшее улыбаться, выражало больше глубокого чувства, чем обыкновенно, когда Джон сказал ему (это было две недели назад):

– Думаю, папа, мне стоит попробовать заняться фермерством, если, конечно, затраты не будут для тебя слишком большими. Полагаю, это единственное занятие, которое никому не вредит. Еще, конечно, искусство, но оно не для меня.

Спрятав улыбку, Джолион ответил:

– Хорошо. Значит, ты возвращаешься к тому, с чего мы начинали в тысяча семьсот шестидесятом году, при первом Джолионе. Это подтверждает теорию циклического развития. Несомненно, репа у тебя будет родиться даже лучше, чем у твоего предка.

Несколько обескураженный, Джон спросил:

– Но, папа, разве тебе не кажется, что это хорошая мысль?