Сахара и Сахель

Все, кто полагает, что я путешествую, пусть остаются в неведении, ты объясни им, что я в Африке — это магическое слово порождает догадки и склоняет к мечтательности любителей открытий. Тебе же я могу смиренно сказать без прикрас: «Мне нравится эта страна, ее мне вполне достаточно, и я сейчас не двинусь дальше Мустафы, то есть не сделаю и двух шагов от песчаного берега, где сошел с корабля.

Я хочу почувствовать себя дома на этой чужой земле, где до сих пор был лишь путником, который останавливался на постоялых дворах, в караван-сараях или в палатке, постоянно менял пристанище или бивуак; я приходил и уходил, позволяя себе лишь мимолетную передышку, словно вечный странник. На сей раз я хочу здесь обжиться. По-моему, это наилучший способ многое узнать, будто присутствовать на спектакле, позволяя картинам сменять одна другую без участия зрителя, ведущего размеренный образ жизни. Так, возможно, пройдет целый год, и я узнаю, как сменяются его времена в этом благословенном климате; правда, говорят, он не подвержен никаким изменениям. Я приобрету здесь привычки, которые еще теснее привяжут меня к этим местам. Я хочу, чтобы мои воспоминания пустили глубокие корни на земле моей второй родины, независимо от того, буду я близко или вдали от нее.

Стоит ли накапливать воспоминания, собирать факты, изыскивать новые достопримечательности, путаться в перечнях подробностей, в маршрутах и списках?

Внешний мир подобен словарю, полному повторов и синонимов, а также равноценных слов для выражения единственной мысли. Мысли просты, формы их выражения многообразны; мы должны отобрать и выделить главное. Знаменитые места что редкие языковые обороты — бесполезная роскошь, лишившись которой человеческая речь не понесет утраты. Когда-то я проделал двести лье, чтобы задержаться на месяц, навечно оставшийся в моей памяти, в безымянном, почти неизвестном финиковом оазисе, не отклонившись от избранного пути, хотя в двух часах езды находилась нумидийская гробница Сифакса. В каждой детали можно разглядеть целое. Разве весь Алжир не может быть отражен в небольшом пространстве, обрамленном моим окном? Я не теряю надежды увидеть весь арабский народ в тех арабах, которых встречаю на широкой дороге или полях вокруг моего сада. Здесь я по обыкновению очерчиваю окружность с моим домом в центре, раздвигаю ее границы так, чтобы весь мир был заключен в их пределы, и удаляюсь в глубь своей вселенной. Все сходится в точке моего пребывания, и чудесное само отыскивает меня. Ошибаюсь ли я? Я так не думаю, ведь этот метод, разумен он или нет, приносит покой, обещая безграничные удовольствия, и дает возможность с первого же дня внимательно и спокойно рассматривать все вокруг.

Знай же, что я нахожусь в 35 минутах от Алжира, довольно далеко от города, но и не совсем в чистом поле, и вижу муниципальную башню мэрии на холме между двух кипарисов.

Я живу в прелестном домике. Он расположен, словно обсерватория, между холмами и побережьем, из его окон открывается чудесный вид: слева — Алжир, справа — акватория залива до самого мыса Матифу, серой точки между небом и водой; прямо передо мной — море, весь Сахель и вся Хамма[57]

, длинная, поросшая лесом терраса, слегка наклоненная к заливу, усеянная турецкими домиками. Между террасой и берегом растянулась лентой узкая равнина — плодородный, влажный, болотистый край. Кругом луга, фруктовые сады, поля, фермы, загородные дома с плоскими крышами и белеными стенками, казармы, превратившиеся в фермы и сдающиеся в аренду, старые форты, преобразованные в деревушки, и все расчерчено дорогами, размечено редкими рощами, изрезано серебряным шитьем бесчисленных оград из кактусов и опунций. Там, где прибрежная полоса Сахеля истончается, ближе к устью Харраша, видны сверкающие в лучах солнца белые строения Мэзон-Каррэ[58]. Еще ближе к мысу у самой воды мерцают искорки — это мальтийская деревушка, названная Водным фортом. Несмотря на свирепствующую здесь лихорадку, она процветает в нескольких шагах от места, где высадился флот Карла V и погибли его армии. За Мэзон-Каррэ угадывается пустынное пространство, открывается лазурный простор постоянно вибрирующего воздуха — преддверие равнины Митиджа. И, наконец, замыкает восхитительную картину, раскинувшуюся на сорок лье, суровый рисунок кружевной цепи вечно голубых Кабильских гор.