Сальватор

Подойдя к двери Броканты, они остановились, оглядели первый этаж, затем окна антресолей, потом тумбу, на которой мгновение назад стоял Людовик.

«Что нужно этим двоим?» — подумал Людовик; он перешел улицу и крадучись стал подбираться как можно ближе.

Он двигался бесшумно и скрытно, так что двое незнакомцев его не заметили, и он услышал, как один из них сказал другому:

— Это здесь.

«Что бы это значило?» — подумал Людовик, раскрывая сумку с инструментами и вынимая самый острый из своих скальпелей, чтобы на всякий случай иметь оружие.

Однако двое уже, очевидно, увидели и сказали все, что хотели; они круто развернулись, перешли улицу наискосок и удалились по Почтовой.

— О-о! — пробормотал Людовик. — Значит, Рождественской Розе в самом деле грозит беда, как предсказывала Броканта?

Роза, как мы сказали, скрылась и затворила окно; но, как мы опять-таки сказали, она оставалась стоять за занавеской и в щелку видела, как двое мужчин уходят по Почтовой улице.

Когда они исчезли из виду, она снова отворила окно и выглянула.

Людовик опять влез на тумбу и взял девушку за руки.

— Что это было, друг мой? — спросила она.

— Ничего, дорогая Розочка, — постарался ее успокоить Людовик. — Очевидно, двое запоздалых прохожих возвращаются домой.

— Мне страшно, — призналась Роза.

— Мне тоже, — прошептал Людовик.

— Ты боишься? — не поверила девушка. — Ты? Ну, я-то понятно, почему боюсь: меня напугала Броканта…

Людовик кивнул, будто хотел сказать: «Мне это известно, черт возьми!»

— Да, знаешь, дорогой друг, — продолжала Роза, — я сейчас читаю книжку, которую ты мне дал: «Поля и Виргинию». До чего же красивая история! Такая красивая, что мне не хотелось уходить к себе.

— Дорогая Розочка!

— Но я знала, что ты должен прийти. А я все не поднималась… На чем я остановилась?

— Ты сказала, дитя мое, что тебя напугала Броканта.

— Да, верно. Зато теперь ты здесь, и мне не страшно.

— Еще ты сказала, что тебе так понравилась книга «Поль и Виргиния», что ты не хотела подниматься.

— Нет, не хотела. Вообрази, мне казалось, что я вижу сон. Мне снилось то время, о котором я совершенно забыла. Скажи, Людовик, ведь ты так много знаешь — правда, что мы все уже жили раньше, прежде чем явились на свет?

— Ах, девочка моя! Ты прикоснулась своими прелестными маленькими пальчиками к тайне, которую люди пристально изучают уже шесть тысячелетий.

— Так тебе ничего об этом не известно? — опечалилась Роза.

— Увы, нет; а почему ты спрашиваешь, Розочка?

— Подожди, сейчас скажу. Когда я читала описание местности, где жили Поль и Виргиния: огромных лесов и ледяных водопадов, прозрачной воды и лазурного неба — мне почудилось, будто я все это уже видела в прежней жизни, о которой не помнила до тех пор, пока не прочла «Поля и Виргинию». Мне показалось, что я жила в похожей стране, где растут такие же деревья с широкими листьями и плодами с мою голову; там бескрайние леса, над которыми сияет золотое солнце, а море сливается с небом. А ведь моря я никогда не видела!.. Когда я закрываю глаза, мне чудится, будто я лежу в гамаке вроде того, какой был у Поля, а чернокожая женщина, похожая на Доминго, меня качает, напевая песню… Ах, Боже мой, Боже! Кажется, я вот-вот вспомню слова этой песни. Подожди-ка! Подожди!

Рождественская Роза прикрыла глаза и напрягла память.

Но Людовик, улыбаясь, сжал ее руку.

— Тебе вредно утомляться, сестричка, — сказал он. — К чему напрягать память, если это, как ты говоришь, всего лишь сон: бесполезно, дитя мое, пытаться вспомнить то, что ты никогда не видела и не слышала.

— Может быть, ты и прав, — печально призналась Рождественская Роза. — Как бы там ни было, а я видела во сне прекрасную страну.

Она впала в кроткую и мечтательную задумчивость.

Людовик не стал мешать ее мечтам: хотя было совсем темно, он видел, что девушка улыбается.

Прошло немало времени, прежде чем он снова заговорил:

— Итак, Броканта тебя напугала, бедная девочка?

— Да, — кивнув, прошептала Роза, хотя мыслями она еще была далеко от того, о чем спрашивал Людовик.

Тот ясно читал по личику девушки, какие чувства обуревали ее в ту минуту.

Она грезила о прекрасной тропической стране.

— Броканта просто старая дура и больше ничего, — продолжал Людовик. — Вот я ей задам!

— Вы? — удивилась Рождественская Роза.

— Или пожалуюсь на нее Сальватору, — прибавил молодой человек не без смущения. — Он ведь у вас в доме свой человек, верно?

Вопрос этот окончательно вывел девочку из задумчивости.

— Он не только свой человек, — сказала она, — но и полный хозяин: все, что у нас есть, принадлежит ему.

— Все?

— Да, все и вся.

— Надеюсь, только не вы, Роза? — спросил Людовик.

— Простите, друг мой…

— Как?! — рассмеялся Людовик. — Ты принадлежишь Сальватору, милая моя Розочка?

— Разумеется.

— С какой стати?

— А разве мы не принадлежим людям, которых мы любим?

— Вы любите Сальватора?

— Больше всех на свете.

— Вы?!. — удивленно выдохнул Людовик.

Слово «любить» в устах девушки, адресованное другому, заставило сердце Людовика болезненно сжаться.