Сальватор

Уяьмская улица, тихая даже днем, словно окраина провинциального города, была в этот час совершенно безлюдна. Пристально вслушиваясь, можно было разобрать, о чем говорят в первом этаже.

- Что с тобой, дорогуша? - спрашивала Броканта.

Вопрос этот, очевидно, являлся продолжением разговора, начатого еще до прихода Людовика.

Однако тот, к кому обращалась Броканта, молчал.

- Я спрашиваю, что с тобой, сокровище мое! - продолжала обеспокоенная гадалка.

В ответ - то же молчание.

"Ого! "Дорогуша" и "сокровище", к которому ты обращаешься, мамаша Броканта, - проказник и невежа, - подумал Людовик, - это, конечно, негодник Баболен дуется или притворяется больным".

Броканта продолжала расспросы, но по-прежнему не получала ответа. Можно было заметить, что в ее голосе ласковые нотки сменялись постепенно угрожающими.

- Если не будешь отвечать, мсье Бабилас, - вымолвила наконец цыганка, обещаю тебе, дорогуша, что ты у меня дождешься хорошей трепки, слышишь?

Вероятно, существо или, точнее, пес, к которому она обращалась с вопросами, счел за благо для собственной шкуры нарушить молчание и отозвался ворчанием, закончившемся жалобным воем.

- Да что с тобой такое, бедненький мой Бабилас? - вскричала Броканта и тоже испустила жалобный стон под стать своему любимцу.

Бабилас, похоже, отлично понял новый вопрос хозяйки и заворчал еще выразительнее: Броканта прямо-таки изумилась.

- Неужели это возможно, Бабилас?

- Да, - отозвался пес на своем языке.

- Баболен! - крикнула Броканта. - Баболен! Слышишь, негодник?

- Что? Что такое? - вскрикнул Баболен, задремавший было и некстати разбуженный матерью.

- Подай карты, бездельник!

- Эге-ге! Карты? Так поздно? Ну и ну! Этого нам только не хватало!

- Карты, я сказала.

Но Баболен что-то проворчал в ответ, это указывало на то, что пареньку был не в диковинку родной язык Бабиласа.

- Не заставляй меня повторять дважды, негодник! - пригрозила старуха.

- На что вам карты в такой час? - проговорил паренек таким тоном, словно устал урезонивать мать. - Ваши карты?

Прекрасно! А если полиция узнает, что вы гадаете в неурочное время, в два часа ночи?!

- Ах, Боже мой! - прозвенел ласковый голосок Розочки. - Неужели сейчас так поздно?

- Нет, девочка, еще только двенадцать часов! - возразила Броканта.

- Ну да, двенадцать, - хмыкнул Баболен. - Взгляните сами!

Часы пробили один раз, словно желая положить конец их спору.

- Вот видите: час! - воскликнул Баболен.

- Не час, а половина первого, - возмутилась Броканта, желавшая, чтобы последнее слово осталось за ней.

- Да, да, половина первого! А о чем это говорит? Ваша проклятая кукушка хлопает одним крылом, только и всего. Ну, спокойной ночи, мамочка! Будьте добры, оставьте бедного Баболена в покое: пусть спокойно дрыхнет!

Мы просим у читателя прощения за слово "дрыхнет", однако оно еще употреблялось в описываемую нами эпоху.

Впрочем, Броканта, кажется, отлично поняла, куда клонит Баболен, и закричала:

- Ну, погоди! Я тебе покажу "дрыхнуть"!

Баболен, разумеется, тоже догадался, каким обидным способом собирается его уложить в постель Броканта или, вернее, поднять его с постели: он прыгнул с кровати на пол, а оттуда - к многохвостой плетке, к которой уже протягивала руку Броканта.

- Я у тебя просила не плетку, а карты! - заметила Броканта.

- Да вот они, ваши карты, - вымолвил Баболен, подавая старухе карты, а плетку пряча за спиной.

Будто комментируя происходящее, он прибавил:

- Какая тоска: взрослая женщина, а убивает время на такие глупости, вместо того чтобы спокойно спать!

- Разве можно быть таким невежественным в твои годы! - возмутилась Броканта и с презрительным видом повела плечами. - Неужели ты ничего не видишь, не слышишь, не замечаешь?

- Как же, как же! Я вижу, что уже час ночи; я слышу, как весь Париж давно храпит; я вам замечаю, что пора бы последовать примеру всего города.

Выражение "я вам замечаю" было, может быть, не очень правильным; но читатели помнят, что Баболен не получил хорошего воспитания.

- Смейся, смейся, несчастный! - вскрикнула Броканта, вырывая у него из рук карты.

- Боже ты мой! Мать! Ну что я, по-вашему, должен замечать? - спросил Баболен и протяжно зевнул.

- Неужели ты не слышал, что сказал Бабилас?

- А-а, ваш любимец... Этого только не хватало: теперь я еще обязан слушать, что скажет мсье Бабилас!

- Так ты его не слушал?

- Слушал, слушал.

- И что слышал?

- Стон.

- И ты не сделал никакого вывода?

- Наоборот!

- Отлично! Что же ты понял из его жалобы? Отвечай.

- А вы позволите мне лечь спать, если я скажу?

- Да, лентяй ты этакий!

- У него плохо с животом. Он ел нынче вечером за четверых, а потому вполне может теперь поскулить за двоих.

- Убирайся спать, злой мальчишка! - выходя из себя, приказала Броканта. - Ты так дураком и помрешь, это предсказываю тебе я!

- Ну, ну, мать, успокойтесь! Вы не знаете, что ваши предсказания - еще не евангельские пророчества. Раз уж вы меня разбудили, объясните хотя бы, чего это Баболен так надрывается.

- Над нами нависло несчастье, Баболен!

- Ах, батюшки!

- Большое несчастье! Бабилас просто так выть не станет.