Сальватор

- Тебе вредно утомляться, сестричка, - сказал он. - К чему напрягать память, если это, как ты говоришь, всего лишь сон:

бесполезно пытаться вспомнить то, чего ты никогда не видела и не слышала.

- Может быть, ты и прав, - печально проговорила Розочка. - Как бы там ни было, а я видела во сне прекрасную страну.

Она смотрела вокруг отрешенным взглядом.

Людовик не стал мешать ее мечтам: несмотря на темноту, он видел, что девушка улыбается.

Прошло немало времени, прежде чем он снова заговорил:

- Итак, Броканта тебя напугала, бедная девочка!

- Да! - закивала Розочка, хотя мыслями она еще была далеко от того, о чем спрашивал Людовик.

Тот ясно читал по личику Розочки, какие чувства обуревали ее в ту минуту.

Девушка грезила о прекрасной тропической стране.

- Броканта просто старая дура, и больше ничего, - продолжал Людовик. Вот уж я ей задам!

- Вы? - удивилась Розочка.

- Или пожалуюсь на нее Сальватору, - прибавил молодой человек не без смущения. - Он ведь у вас в доме свой человек, верно?

Вопрос этот окончательно вывел девочку из задумчивости.

- Он не только свой человек, - сказала она, - но и полный хозяин; все, что у нас есть, принадлежит ему.

- Все?

- Да, все и вся.

- Надеюсь, только не вы, Розочка? - спросил Людовик.

- Простите, друг мой...

- Как?! - рассмеялся Людовик. - Ты принадлежишь Сальватору, милая Розочка?

- Разумеется.

- С какой стати?

- А разве мы не принадлежим людям, которых мы любим?

- Вы любите Сальватора?

- Больше всех на свете.

- Вы?! - огорченно выдохнул Людовик.

Слово "любить" в устах девушки, адресованное другому, заставило сердце Людовика болезненно сжаться.

- Стало быть, вы любите Сальватора больше всех на свете? - продолжал он настаивать, видя, что Розочка не отвечает.

- Да! - подтвердила она.

- Розочка! - грустно прошептал Людовик.

- Что с тобой?

- Ты спрашиваешь, что со мной, Розочка? - вскричал молодой человек, с трудом сдерживая слезы.

- Ну да!

- Неужели ты ничего не понимаешь?

- Честное слово - нет!

- Не вы ли сказали, Розочка, что любите Сальватора больше всех на свете?

- Да, я так сказала, и это правда. Что в том плохого?

- Если его вы любите больше всех, значит, меня вы любите меньше, чем его; так, Розочка?

- Вас... Меньше, чем его... Тебя! Да что ты говоришь, мой Людовик?! Я люблю Сальватора как брата, как отца... а тебя...

- А меня, Розочка? - трепеща от радости, подхватил молодой человек.

- ...а вас, дорогой, я люблю... как...

- Как?.. Говори же, Розочка! Как ты меня любишь?

- Как...

- Договаривай!

- ...как Виргиния любила Поля.

Людовик радостно вскрикнул:

- Девочка моя! Любимая моя! Еще! Еще! Скажи, что любишь меня не так, как всех остальных! Скажи, что бы ты сделала ради Сальватора и ради меня!

- Вот послушайте, Людовик! Если бы, например, господин Сальватор умер... О, я бы очень опечалилась! Для меня это было бы огромное горе! Я никогда бы от него не оправилась!.. А если бы я потеряла вас... Если бы умер ты, - страстно продолжала девушка, - я бы тебя не пережила!

- Розочка! Розочка! Дорогая моя!

Встав на цыпочки и потянув к себе ее руки, он припал к ним губами.

С этой минуты влюбленные могли обмениваться не только словами, но чистыми и нежными поцелуями. Их сердца забились в лад, губы сблизились.

Если бы в это время кто-нибудь проходил мимо и заметил, как они нежно обнимаются в ночи, он унес бы в своем сердце частицу их любви, словно цветок из букета или ноту из концерта.

Да и что, в самом деле, могло быть восхитительнее, чем это слияние двух чистых душ, этих невинных сердец, ждущих от любви лишь таинственного очарования и поэтического вдохновения. В этом и заключалось все самое прекрасное, созданное поэтами или художниками, от влюбленной Евы в цветущем раю до гетевской Миньон, этой второй Евы, рожденной на окраине вселенной, но не в Эдеме на Араратской горе, а в садах Богемии.

Который был час? Они не могли этого сказать, несчастные дети! Быстрокрылые минуты пролетали незаметно, и ни тот, ни другая не выходили из восторженного состояния под шелест их крыльев.

Валь-де-Грас, Сен-Жак-дю-О-Па и Сент-Этьен-дю-Мон вызванивали четверть часа, полчаса, час за часом, но влюбленные не слышали их боя, и даже если бы поблизости грянул гром, они обратили бы на него внимания не больше, чем на падающие с неведомой целью звезды с неба.

Вдруг Людовик вздрогнул: Розочка кашлянула.

У молодого человека выступила на лбу испарина.

Людовик узнал этот кашель: доктор сражался с ним и победил его с таким трудом!

- Прости, прости меня, дорогая Розочка! - воскликнул он.

- Что я должна вам простить, дорогой друг? - спросила она.

- Ты озябла, девочка моя родная.

- Озябла? - удивилась Розочка; внимание Людовика льстило ее самолюбию.

Несчастная девочка не была избалована заботой, если не считать Сальватора.

- Да, Розочка, тебе холодно, вот ты и кашляешь. Уже поздно, пора прощаться, Розочка.

- Прощаться! - разочарованно протянула она, словно хотела сказать: "А я думала, что мы останемся здесь навсегда".

Людовик будто угадал ее мысли и проговорил:

- Нет, дорогая Розочка, нет, нельзя! Пора расходиться. Это приказывает тебе не друг, но доктор.