Сальватор

Великан миновал пять этажей, не останавливаясь: у него были сильные руки, и он почти не чувствовал тяжести.

Добравшись до нужного этажа - а это был самый верхний этаж, - Жан Бычье Сердце остановился: он оказался в середине коридора, куда выходили семь или восемь дверей.

Не зная, куда постучать, он спросил совета у Фафиу. Но несчастный актер не подавал признаков жизни: он смертельно побледнел, губы у него посинели, а глаза закатились.

- Эй, парень! - взволновался Жан. - Э-гей, отзовись!

Фафиу оставался недвижим.

При виде его бледности плотник смягчился и, пытаясь справиться с охватившим его волнением, пробормотал:

- Парень! Вот черт! Эй, парень, очнись! Не можешь же ты умереть, черт побери! До чего глупые у тебя шутки!

Но актер и не собирался шутить. Его ранило в плечо, и он по-настоящему лишился чувств от боли и потери крови, а потому не мог произнести ни звука.

- Дьявол! - снова выругался Жан, что можно было понять как вопрос: "Как быть?"

Он подошел к ближайшей двери, стукнул локтем и крикнул:

- Эй, кто-нибудь!

Скоро в замке повернулся ключ, и испуганный буржуа появился на пороге в рубашке и ночном колпаке.

Он держал в руке свечу, и она дрожала в его пальцах, точь-в-точь как подсвечник в руке Сганареля, когда тот провожал командора к Дон-Жуану.

- Я зажег, господа, зажег, - поспешил заверить буржуа, полагая, что это пришли проверить, как он проявляет симпатию к выборам.

- Да не в этом дело! - перебил его Жан Бычье Сердце. - Этот человек, показал он на Фафиу, - тяжело ранен, кажется, у него здесь знакомая, я и решил отнести его к ней. Вы здесь живете и, наверное, знаете, в какую дверь я должен постучать.

Буржуа с опаской взглянул на актера.

- Эй, да это господин Фафиу! Вам, верно, сюда! - сказал он и указал на дверь напротив.

- Спасибо! - поблагодарил Жан и направился, куда ему сказали.

Он постучал.

Через несколько мгновений до его слуха донеслись легкие шаги, кто-то пугливо приблизился к двери.

Жан постучал в другой раз.

- Кто там? - спросил женский голос.

- Фафиу! - отозвался плотник, ему казалось вполне естественным сообщить не свое имя, а актера.

Но он просчитался. Приятельница Фафиу знала не только самого шута, но и его голос, а потому крикнула:

- Ложь! Это не его голос!

"Дьявольщина! - выругался про себя Жан Бычье Сердце. - Она совершенно права. Как она может узнать голос Фафиу, если говорю я?!"

Он задумался, однако, как мы уже говорили, Жан не отличался сообразительностью.

К счастью, на помощь ему пришел буржуа.

- Мадемуазель! - заговорил он. - Если вы не узнаете голос Фафиу, то, может быть, мой покажется вам знакомым?

- Да, - отозвалась девушка, к которой он обращался. - Вы - господин Гиомар, мой сосед.

- Вы мне верите? - продолжал г-н Гиомар.

- Разумеется! У меня нет оснований вам не доверять.

- В таком случае, мадемуазель, ради Бога, отоприте дверь! Господин Фафиу, ваш друг, ранен и нуждается в помощи.

Дверь распахнулась с быстротой, не оставлявшей сомнений в том, какой большой интерес питает девушка к актеру.

Это была не кто иная, как Коломбина из театра, принадлежавшего мэтру Галилею Копернику.

Она изумленно вскрикнула, увидев своего друга без чувств и в крови, и бросилась к Фафиу, не обращая внимания ни на Жана, который нес его бесчувственное тело, ни на буржуа, который увереннее держал свечу, с тех пор как понял, что лично ему опасность не угрожает.

- Ну, мадемуазель, не угодно ли вам принять несчастного малого? проговорил плотник.

- Конечно! Скорее! - вскричала Коломбина.

Буржуа прошел в спальню первым, освещая дорогу. В комнате стояли только несколько стульев, стол и кровать.

Жан, недолго думая, положил Фафиу на кровать, не спрашивая у хозяйки позволения.

- Теперь осторожно его разденьте, - приказал он, - а я пойду за врачом. Если он придет не сразу, не беспокойтесь: в такую ночь, как сегодня, пройти по улице не так-то просто.

Славный Жан Бычье Сердце сбежал по лестнице и поспешил к Людовику.

Людовика дома не было, но вот уже два дня все знали, где его искать.

Два дня назад Розочка была возвращена на Ульмскую улицу.

Как однажды Броканта обнаружила, что комната Розочки опустела, так же точно - и предсказания Сальватора снова оправдались - в другое утро девушка нашлась: она мирно спала в своей постельке.

После смерти г-на Жерара у нашего друга г-на Жакаля больше не было оснований скрывать девочку, способную если не окончательно прояснить, то хотя бы частично пролить свет на дело Сарранти.

Когда Розочка проснулась, она рассказала, что находилась в доме, где добрые монашенки заботились о ней, пичкая ее вареньем и конфетами, и единственное, о чем она жалела, была разлука с добрым другом Людовиком.

Сальватор ее успокоил; он сказал, что подобное никогда не повторится, что ее отправят в хороший пансион, где она научится всему, чего еще не знает, и что Людовик будет навещать ее там дважды в неделю до тех пор, пока она не станет его женой.

Во всем этом не было ничего страшного. И Розочка со всем согласилась, в особенности после того, как Людовик полностью одобрил план Сальватора.

Вот почему Людовика следовало искать на Ульмской улице, а не дома.