Он давно привык к боли, давно привык к тяге, но когда она увеличена в сотни, тысячи раз, становится невыносимо даже дышать, и даже тень почти не помогает. Ему нужна она, реальная, живая, теплая рядом, чтобы вдыхать запах, ощущать, касаться, слиться воедино, прирастить к себе, никогда не отпускать. Нельзя — контракт разделяет как граница, как персональное орудие пытки, как темница без дверей и выходов. И разорвать нельзя — она предупредила — жестокая драконица. И иногда думается какими-то рывками, рваными мыслями, почти бессвязно, впадаешь в прострацию, не ощущаешь времени, почти не живешь, но ему нельзя.
Слишком много врагов, слишком опасно терять концентрацию, так падать в пропасть, так забываться. Он должен сделать все, чтобы его девочка была в безопасности, чтобы никто и ничто ей не угрожало, а это трудно. Элмир умер — его просчет, еще один.
Принц обещал, что позаботится о ней, но можно ли ему верить?
Отец отпустил и потерял, а если и он потеряет? Нет, нет. Ведь она обещала. Она хоть и стерва, но если что-то обещает, то всегда выполняет. Ее видящие что-то ей показали. Она обещала, что Клем к нему вернется, что нужно только отступить, подождать немного, она обещала… Опять бессвязные мысли, опять в груди что-то раздирает, и Клем не во дворце, где-то в городе, с тысячью опасностями один на один. Нет, не одна, кайр рядом. Жаль не он. Пойти за ней, проверить, убедиться, активировать зеркала, на площади их много, но мастер Крейм твердит, что так только тяжелее будет, безумие накроет, почти как сейчас, только хуже. А нельзя, нельзя, опасно. Контракт, как клетка.
«Закройся, отстранись» — шепчет внутренний голос, и он хочет, даже жаждет этого, но иначе он совсем перестанет ее чувствовать, а это страшно, страшнее безумия, потерять остатки контроля, остатки связи, потом не восстановить.
Кто-то идет, опять Эвен? Нет, прошли мимо, Маршал как всегда на страже? А он совсем забыл, что должен сделать. Письмо, она написала письмо. Но как же страшно его читать, а ведь он мало чего в жизни боялся до встречи с ней.
«Не думала, что мне когда-нибудь придется писать тебе письма, но я и не думала, что так случится, что написать на бумаге мне будет проще, чем рассказать все лично…»
Ее почерк, красивый, изящный, как и она сама, немного взволнованный.
«…Вчера Эвен приходил, много неприятного мне наговорил…»
Да, это он попросил. В минуты просветления, понимал, что иначе она найдет способ встретиться. Опасное желание для них обоих.
«…И мне страшно подумать, что и ты думаешь обо мне также. Надеюсь, это все-таки было только его мнение…»
Конечно, разве может быть иначе? Разве можно сердиться на смысл своей никчемной и пустой жизни без нее?
«…Я уезжаю сегодня, и мне страшно оставлять все вот так, оставлять тебя…»
Ему тоже страшно отпускать. Отец отпустил свою Мариссу, и даже кольцо ее не спасло. А у его любимой девочки столько врагов.
«…О контракте говорить не буду…»
И не надо.
«…За эту ночь я передумала столько всякого, и знаешь, пришла к неутешительному выводу, что кто-то играет мной в какую-то свою игру, и думаю, что и тобой этот кто-то играет…»
— Моя догадливая девочка, — улыбнулся он, с любовью и отчаянием погладив изящные строчки.
«…Не хочу думать, зачем и почему, подозреваю, что помешала чьим-то планам. И думаю, что ночь бала сыграла не последнюю роль.
Я не знаю, почему ты сделал это, почему перестал бояться проклятия, надеюсь, что когда-нибудь ты мне об этом расскажешь, как и то, почему продолжаешь этот фарс с невестой. А пока этого не случилось, я буду просто верить, что у нас все получится, что мы разберемся и будем вместе…»
— Обязательно расскажу, ты сама узнаешь.