– Зубы испортишь, – подал голос Бабкин, наблюдая за ним.
Макар его не услышал.
– Здесь был банк. – Илюшин поставил жирную точку. – А здесь, на Терешковой, один дробь один, жила Ева Полетова, девочка, в которую был влюблен Петя Дидовец. Я уже дважды о ней слышал, и то, что рассказывают, звучит довольно любопытно.
– Дидовцу отвечали взаимностью? – хмыкнул Бабкин.
– Не знаю. Но посмотри сюда: дом Полетовой стоит перпендикулярно к Гагарина, в минуте ходьбы от банка, если идти в глубь квартала.
– Ну и что?
– Ничего, – сказал Макар, и вид у него стал отсутствующий, – совершенно, совершенно ничего… Со-вер-шен-но.
– Еще раз скажешь «совершенно», я этот маркер тебе…
– Кровь нашли, ты прав, – согласился Илюшин. Бабкин поперхнулся на полуслове. Прежде ему не приходилось
Ева взяла плетеную корзину и спустилась с крыльца. Иногда в август прокрадываются сентябрьские дни, и сегодняшний оказался именно таким: теплый, но совсем осенний, просвечивающий насквозь. Перед домом на поляне росла старая яблоня-китайка. Крошечные красные плоды усыпали траву. Ева присела на корточки и стала собирать по одному, медленно и неторопливо.
Тяжесть неровных яблочных горошин, которые перекатываются в ладони; солнечные лучи, пробивающиеся сквозь густую крону; запах травы и опавшей листвы; мягкое тепло на щеке. Ева недоумевала: зачем люди пишут картины, когда вокруг них каждый день творится такая диковинная жизнь – не хватит ста лет, чтобы ее разглядеть и почувствовать.
Дом, который выстроил для нее муж, был полон старых вещей. Среди них не было ни одной декоративной: Ева любила красоту практичности.
Она бы удивилась, скажи ей кто-нибудь, что ее мировоззрение близко к японскому. По большому счету, Ева вообще не была уверена в существовании японцев.
Но определенно существовали ее дом, ее сад, ее муж, и тяжелые отрезы ткани, и выкройки, и размеренный стрекот швейной машинки. Ева прекрасно шила. Она никогда не набирала много заказов и работала только с теми клиентками, которые были ей по душе: такими же сдержанными и молчаливыми, как она сама. От чужой говорливости, бесцеремонного трепа и насильственного погружения в подробности чужой жизни Ева делалась больной. У нее было два собеседника: швейная машинка и муж. Муж рассказывал понятное, машинка – загадочное, и все, что ей было нужно, Ева черпала у этих двоих.
За калиткой послышались шаги. Один человек ступал тяжело, как мамонт. Слух у Евы был прекрасный; ей не составляло труда различать по походке, не видя, почти всех соседей на своей улице.
Второй шел легко и быстро, хотя мамонт не торопился. Это могло значить только, что шаги у второго вдвое короче.
Так что к той секунде, когда незваные гости показались из-за угла дома, Ева уже представляла, как они выглядят. И догадывалась, зачем эти люди явились.
Они представились частными сыщиками. Сказали, что по просьбе Натальи Белоусовой расследуют дело об исчезновении ее брата. Ева давно ждала их визита. Странно, что они задержались на столько лет.
– Пойдемте в дом, – предложила она спокойно, ни на секунду не прекращая контролировать дыхание, и поймала на себе озадаченный взгляд младшего.
Он и потом, сидя на диване, посматривал на нее изучающе и как-то недоверчиво, словно ожидал, что хозяйкой дома окажется другая женщина, а теперь пытается понять, как Ева заняла ее место. Глаза у него были серые, очень ясные, и, один раз встретившись с ним взглядом, Ева мысленно поставила между ним и собой зеркало: смотри не в меня, смотри в свое отражение. Хотя выглядел он в отличие от второго совсем обычно: парень как парень, симпатичный, улыбчивый. Она не обратила бы на него внимания, встретив случайно на улице. Нет, обратила бы, поправила себя Ева, из-за этого странного светлого взгляда – тающий снег, мартовская речная вода среди льдин.
В дверях появился муж, взглядом спросил у нее, не нужна ли помощь; Ева едва заметно покачала головой: ничего, она справится. Но он все-таки еще помаячил угрожающе в дверях, раздувшись, точно кот, защищающий территорию от собак.
Илюшин с легким сочувствием подумал о Дидовце.
Ничего, конечно, не светило веселому болтуну Пете с такой девушкой. Пепельные вьющиеся волосы, прозрачная кожа без румянца, темно-синие глаза. Макар с удивлением отметил, что по отдельности ее черты кажутся детскими и мягкими – пухлые губы, нежная линия полноватых щек, – однако, собранные в одно целое, они как будто меняли полярность на противоположную; лицо женщины, смотревшей на него, было четким и волевым.
«Интересно взглянуть на человека, которого она выбрала в мужья», – подумал он. Муж оказался высоким красивым бородачом; под рубахой прорисовывались бугры мышц. Разглядеть его как следует Макар не успел – тот скрылся в глубине дома.