Самая кровная связь. Судьбы деревни в современной прозе

Такие люди, как Лукашин, Анфиса Петровна, Илья Нетесов — нравственные ориентиры для Михаила Пряслина, оставшегося четырнадцатилетним пацаном за отца в многодетной семье и за мужика в колхозе. «Да, бабы! — подтверждает председательша Анфиса Петровна, — за первого мужика Михаил всю войну выстоял. За первого!» Характер Михаила Пряслина, исполненный обаяния и нравственного здоровья, являющийся, вне всякого преувеличения, открытием писателя, — это воистину типический характер времени, характер, точно и правдиво очерченный. Это подлинно народный и вместе с тем — глубоко советский характер, вобравший в себя все лучшее из нравственной традиции народа и сформированный нравственным опытом нового, колхозного труда. Это проявляется прежде всего в социальной, гражданской активности Михаила Пряслина, в его чувстве хозяина родной земли в своей артели, но в не меньшей степени — и в сердце, совести его сестры Лизки, чей характер — также одно из важнейших открытий Ф. Абрамова.

Герои романов Федора Абрамова — не просто крестьяне, но — колхозники, именно так, и только так, мыслят они себя. Его романы являются художественным исследованием не просто крестьянской — колхозной жизни, исследованием такого нового социального явления народной действительности, как колхоз. Художник, обладающий бесценным даром постижения народной жизни в ее движении, не мог, естественно, пройти мимо тех новых реальных форм ее существования, в которых эта народная, крестьянская жизнь выдержала испытание войной.

Проза Федора Абрамова — социальная, исследовательская и остро конфликтная проза при кажущейся ее покойности. Так случилось, что его романы, первый из которых написан еще в 1958 году, полемически врываются в современный литературно-критический спор. Социальным духом своим они спорят с тенденцией идеализации патриархальной Руси, с односторонним, сентиментально-романтическим взглядом на прежнюю крестьянскую Русь. Глубокое уважение и любовь к миру крестьянской жизни, его давнему («Деревянные кони») и недавнему («Братья и сестры», «Две зимы и три лета») прошлому, к тому, как душа и совесть народа проявились в годы войны, сочетается у писателя-реалиста с трезвым пониманием исторической ограниченности старой, патриархальной психологии, собственнических начал в ней. Противоречивость прежней крестьянской натуры (с одной стороны, труженик, а с другой — собственник) явственно видна в романе, хотя бы в противостоянии Михаила и Егорши, который, «как жеребец — играючи идет по жизни». Впрочем, Егоршу не сведешь к пережиткам собственничества, в нем куда больше, пожалуй, «нажитков» (пользуюсь терминологией Г. Медынского), он вполне современен в формах проявления своего эгоизма. Мы встречаемся в трилогии и с другими характерами, в современных формах проявляющими дух социального эгоизма, корысти и собственничества: с хитрым и прижимистым богатеем — «активистом» Федором Капитоновичем, с его приятелем, заведующим райзо Федуловым, обиравшим колхозы, с председателем колхоза, сменившим Анфису и разорившим артель, Першиным и т. д. Эти характеры, выражающие современные модификации собственнической психологии, не просты для анализа. Мелкособственническая психология с ее живучестью и способностью к приспособлению и мимикрии сегодня обретает и в деревне и в городе самые неожиданные подчас лики. Но она по-прежнему — социальное зло жизни, наш главный противник, исток и причина многих драм и трагедий, — об этом с предельной ясностью сказано в романах Ф. Абрамова. Но если там эта тема была лишь одной из немногих, то в его последних повестях, также составивших своеобразную дилогию, — «Пелагея» и «Алька», исследование драмы крестьянской души, разрываемой пополам, бьющейся в тисках жизненного противоречия между высоким и низким, истиной и заблуждением, становится главной задачей писателя.

Критика не сразу оценила по достоинству повесть «Пелагея», на мой взгляд, лучшее из всего написанного Ф. Абрамовым. Видимо, ее смущала кажущаяся зыбкость, трепетность, как бы неуверенность авторского отношения к этому открытому им характеру. В действительности, тут нет зыбкости и неуверенности — есть сложность. Сложность жизненных обстоятельств и явлений, не поддающихся линейному измерению.

Драма пекарихи Пелагеи уходит корнями в самые первые послевоенные годы, в ту самую пору, когда «люди, как чуда, ждали победы. Все, все изменится. На другой же день... А как изменится, когда вся страна в развалинах?..» И невозможно было досыта накормить, одеть и обуть людей сразу же после такой страшной войны.

А с другой стороны, с окончанием войны, и это хорошо показано в романе «Две зимы и три лета», начало что-то естественно и неумолимо меняться в жизни. «Раньше, еще полгода назад, все было просто, — рассуждает в романе Анфиса Петровна. — Война. Вся деревня сбита в один кулак. А теперь кулак расползается. Каждый палец кричит: жить хочу! По-своему, на особицу».