Повесть «Алька» мне кажется написанной не в полную силу писательских возможностей, не вровень с повестью «Пелагея» или романом «Две зимы и три лета», — есть в ней беглость, поспешность. Но есть и свой нерв, сегодняшний, повторяю, наисовременнейший вопрос. Писатель, чуткий к движению народной жизни, не мог пройти мимо того нового, что в последнее десятилетие пришло в эту жизнь. И в «Пелагее» (время действия — середина шестидесятых годов) и особенно в «Альке» (уже самые последние годы) мы встречаем деревню нынешнюю, то есть богатую, где вопрос о куске хлеба давно и окончательно решен. Пришла в деревню эта — сказочной в войну казалась — сытая пора. Помните: «Когда война кончится — вот заживем... Дома выстроим новые, в каждом доме корова, овцы будут... и хлеба — сколько хошь хлеба». Но не нужны Алевтине ни корова, ни овцы, да и дом материнский ей казался не нужен: велела продать. А что ей нужно?.. Для счастья, для покоя в душе, для совести своей?.. Тряпки, наряды, легкий заработок да веселая жизнь?.. Не мало ли?..
И почему, унаследовав от матери стыдное, за что недолюбливали ее в деревне, тот самый собственнический, хоть и на новый манер, эгоизм, она вдруг утратила высокое — поглощенность делом, которое больше тебя, подлинно человеческим трудом? И не потому ли бьется она в истерике, в слезах (тетка, тетка... пошто меня никто не любит?»), не потому ли чувствует вину перед матерью и даже в память о ней решает остаться в колхозе, — но это решение падает под напором суетности, привычки «красиво жить».
Ответ на вопрос, поставленный в этой повести, содержится и в «Альке», а главное — во всем творчестве писателя, если брать его целиком. Что, точнее, кто сильней всего ранит Альку, бередит ее душу, делает ее несчастной? Как это не покажется странным, — мать, пример ее жизни, стыд перед памятью о ней. А еще — ближайшая ее подруга доярка Лидка да ее муж Митя, когда-то страдавший по Альке. Вовсе не потому, что «прибарахлилась Лидка знатно», как отметила про себя Алька, побывав у подруги в гостях, а потому, что сам Митя, чем-то очень напоминающий нам Мишку Пряслина, вся атмосфера в его доме потрясли, ранили сердце Альки человечностью и чистотой.
Душевная неприкаянность Альки — в ее отъединенности от подлинного, большого мира народной, трудовой жизни. Однако и на алькиной судьбе писатель вовсе не ставит крест. Ее метания в значительной степени реакция на аскетизм жизни родителей, матери, отодвинувшей в сторону все, кроме труда и боязни черного дня. Алька не хочет так жить. Да ей и не надо так жить, время другое. А вот как жить, чтобы не было стыдно перед матерью и людьми, Алька пока не знает. Но мы видим — хотя бы по ее работе на покосе, — что это истинная дочь Пелагеи. И потому верим, что — в городе ли, в деревне — Алька найдет себя.
Исследуя народную жизнь в ее развитии, Федор Абрамов вплотную приблизил свою летопись к современности. И мы вправе ожидать от этого большого художника все более активного вторжения в современность, все более глубокого и полного постижения сложнейших проблем и вопросов народной жизни сегодняшнего дня. Ибо с этой жизнью сегодня и постоянно он чувствует «самую жгучую, самую смертную связь». Творчество его,
так же как и книги М. Шолохова, А. Твардовского, Ч. Айтматова, И. Мележа, В. Астафьева, А. Яшина и многих других наших писателей (перефразируем слова писателя из повести «Деревянные кони»), зовет не в заводь патриархальных иллюзий, но в «большой и шумный мир», оно будит желание «работать, делать людям добро. Делать его так, как делает и будет делать до своего последнего часа Василиса Милентьевна (главная героиня повести «Деревянные кони». —
И тем не менее почти каждая новая книга Федора Абрамова рождает спор. Спорили вокруг романа «Две зимы и три лета», — пока не пришли в конце концов к более или менее единому положительному итогу. Сразу же завязался спор вокруг третьей книги романа «Пряслины».
Критик В. Новиков в статье «В галерее реальных характеров» («Литературное обозрение»), И. Эвентов в «Ленинградской правде», В. Сурганов в «Литературной газете», Л. Якименко в «Новом мире» поддержали третью книгу романа Ф. Абрамова, высказав при этом обоснованные критические замечания. Владимир Староверов в статье «К портрету послевоенной деревни» («Октябрь»), как бы развивая отношение журнала к предыдущему роману Ф. Абрамова «Две зимы и три лета», назвал «Пути-перепутья» художественной ложью. Неправда романа видится критику в том, что Ф. Абрамов показывает село, которое в послевоенные годы «обезлюдело», «обезмужичило», — тогда как на его памяти «никогда наша деревня не была столь многолюдной, как именно в первые послевоенные годы. Статистика свидетельствует, что около трети сельского населения, описываемого Ф. Абрамовым, составляли молодые люди от 15 до 30 лет при равном (?!) соотношении полов».