Самая темная ночь

– Я так давно мечтал тебя поцеловать, – прошептал он, прикасаясь губами к ее брови.

– Давно?

– Почти с первого дня.

– Правда? И почему ты ждал так долго?

– Я никогда прежде не испытывал ничего подобного. Никогда. Мне нужно было разобраться в своих чувствах.

– И что же?.. – поторопила она, под ускоряющееся биение сердца.

– Я люблю тебя, Антонина. Не как сестру и не как друга. Как жену. Как мою жену. И я надеюсь, что ты разделяешь мои чувства. Потому что иначе я…

Она поцеловала его до того, как он успел произнести еще хоть слово, и в этом поцелуе было все ее ликование, восхищение, радость и любовь к нему. К мужчине, который так неожиданно стал героем ее романа.

Затем она немного отстранилась, чтобы видеть его лицо и чтобы он прочел в ее глазах обо всем, что она чувствует, ибо слов, произнесенных вслух, тут было бы недостаточно.

– Разделяю, Нико. Разделяю всем сердцем.

– Любимая… – выдохнул он и снова поцеловал ее, а отстранился, лишь когда им обоим стало не хватать воздуха и обоих охватила дрожь. – Я бы хотел, чтобы мы были женаты по-настоящему. Наверное, это звучит старомодно…

– Просто ты порядочный человек, и это одна из причин моей любви к тебе.

– Тогда ты понимаешь, почему нам сейчас надо остановиться. Но…

– Что?

– Мы можем сами обменяться брачными обетами. Для тебя этого будет достаточно? Настоящую свадьбу нам удастся сыграть лишь после окончания войны, когда изменятся законы. А если здесь, в этой стране, ничего не изменится, тогда мы уедем куда-нибудь, куда угодно, и тогда…

– Да, – сказала она, – да.

– Я правильно понимаю – на иудейской свадьбе ведь тоже обмениваются обетами? Прости мое невежество…

– Я редко бывала на свадьбах, но кое-что помню. Вначале обрученные получают благословение, и жених надевает невесте кольцо на палец со словами: «Ani l’dodi, ve dodi li». Это строка из Песни Песней Соломона – «Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне». Далее возносятся молитвы, действо продолжается, но я не помню никакого обмена обетами. Они присутствуют в брачном договоре, полагаю, но жених и невеста подписывают его до свадебной церемонии.[38]

– Христианское венчание не очень отличается. Там тоже звучат молитвы и благословения, до и после обмена обетами.

– Ты знаешь слова обетов?

– Конечно. Помнишь, сколько у меня двоюродных сестер и братьев? Я побывал на многих свадьбах.

– Я бы хотела произнести эти слова.

Нико кивнул, его лицо посерьезнело.

– Нам нужно преклонить колени.

Они оба встали на колени лицом друг к другу, на расстоянии ладони. Нико снял кольцо с пальца Нины и аккуратно положил его на пол. Затем взял ее руки в свои.

– Я, Никколо, беру тебя, Антонина, в жены, чтобы любить и оберегать отныне и вовек в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.

– Я, Антонина, беру тебя, Никколо, в мужья, чтобы любить и оберегать отныне и вовек в горе и в радости, в…

– В богатстве…

– В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас.

Нико поднял кольцо и снова надел его Нине на палец:

– Я принадлежу возлюбленной моей, а возлюбленная моя – мне.

У Нины не было кольца для него, но она повторила клятву:

– Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне.

Нико обнял ее так крепко, что она забыла, где заканчивается ее тело и начинается его, а потом были еще поцелуи – медленные, нежные, чарующие. Обоих охватила дрожь, но Нина не чувствовала холода.

– Подожди немного, – прошептал Нико, и она ощутила его дыхание на своих губах.

Он встал, подошел к кровати, снял шерстяную подстилку, лежавшую на матрасе, вместе с подушками, простыней и одеялом, и разложил все это прямо на полу посередине комнаты. Выпрямившись, он перехватил взгляд Нины и пояснил:

– Не хочу перебудить весь дом и отвечать завтра на неудобные вопросы Карло.

Затем он снова наклонился – развязать шнурки на ботинках, но дальше раздеваться не стал, просто сел на импровизированное ложе и поманил Нину к себе.

Она опустилась рядом, подогнув ноги и накрыв их подолом ночной рубашки, затем взяла Нико за руки.

Он встретил ее вопросительный взгляд, не отводя глаз, но почему-то покраснел – румянец проступил на высоких скулах.

– Мне нужно кое в чем признаться, – проговорил наконец Нико.

– В чем же?

– Я никогда не делал этого раньше.

– Я тоже.

– Боюсь тебя разочаровать.

– Ты меня не разочаруешь.

– Значит, ты говоришь мне «да»? – спросил он, и голос его дрогнул от волнения, любви и надежды.

– Да, мой Нико. Да, любимый…

* * *

Доски были слишком жесткими под шерстяной подстилкой, а тонкое одеяло не спасало от гулявших по полу сквозняков – ветер прорывался в щели под окном и под дверью, – но Нина покоилась в объятиях мужчины, который любил ее, и никогда еще она не чувствовала себя так безопасно и блаженно. Лежать, прижавшись к нему, слушать умиротворяющее биение его сердца, изгнать прочь все страхи до утра – в этом было незамутненное счастье, и Нина впервые чувствовала себя такой счастливой после того дня, когда отец пришел за ней в дом призрения, где она навещала маму.

– Ты не спишь? – прошептала Нина.