– Нет. Я слишком счастлив, чтобы заснуть. Хочу, чтобы это длилось вечно.
– Если бы… Если бы только мы могли проснуться завтра и узнать, что война закончилась. Как было бы чудесно, правда?
– Но война уж точно не продлится вечно. Так просто не должно быть.
– А когда наступит мир и будет возможно все что угодно, что ты сделаешь прежде всего?
– Если будет возможно все что угодно? Наверное, поступлю в университет.
– А что будешь изучать?
– Наверное… сельское хозяйство. Звучит, конечно, не очень увлекательно, но мне и правда многому нужно научиться – как сохранять землю плодородной, увеличивать урожай, защищать растения от болезней, и так далее. Я знаю об этом совсем мало, вон та книга на комоде – единственное руководство по сельскому хозяйству, которое у меня есть. Я хочу узнать больше.
– Мне вовсе не кажется, что это скучно, – сказала Нина и чуть крепче обняла его, словно для того, чтобы подчеркнуть свои слова. Лампу они давно погасили, но сейчас ей хотелось видеть его лицо.
– А ты чем займешься, когда война закончится? – спросил он через несколько секунд.
– Я хочу изучать медицину и стать врачом, как мой папа. – Нина впервые поделилась этой мечтой с кем-то, кроме отца. И впервые позволила себе думать об этом, с тех пор как покинула Венецию.
– Ты станешь замечательным врачом. В тебе есть то, что для этого нужно: ты добрая и терпеливая. И очень сильная, когда нужно проявить силу. А специализацию уже выбрала?
– Пока нет. Папа специализировался на нефрологии.
– Я знаю. Мне отец Бернарди сказал, что познакомился с твоим папой, когда ему понадобилась помощь из-за камней в почках.
– Раньше к папе приезжали больные со всей Европы, но после принятия расовых законов он вынужден был закрыть клинику. После этого он стал лечить пациентов тайно, сам к ним ходил. Большинство были совсем бедными, я даже не помню, чтобы ему кто-то платил.
– Как же вы жили?
– У него были кое-какие сбережения. Один друг, не еврей, хранил их у себя, иначе эти деньги конфисковали бы. Кроме того, мы научились экономить. Все, чего мы хотели, – это жить в мире со всеми, оставаться в городе, где я родилась и где родились мои мама и папа, и все поколения наших предков, о которых нам известно. Много веков Венеция была нашим домом, а теперь… – Нина замолчала – боялась, что, если продолжит, ее незамутненное счастье растает и исчезнет.
– Венеция снова станет вашим домом, – сказал Нико. – Как только закончится война.
– Но, возможно, тогда будет слишком поздно. Мои родители…
– Не заслуживают того, что творится. И ты не заслуживаешь.
– Я с детства привыкла молиться – просить Господа защищать мою семью, хранить нас от бед…
– И сейчас молишься?
– Не молилась уже несколько лет. Надеюсь, ты из-за этого не подумаешь, что я плохой человек?
– Никогда, – прошептал Нико, нежно коснувшись губами ее лба. – Помимо прочего, еще и потому, что мне знакомы те же сомнения и страхи.
– Ты больше не веришь в Бога?
– Я очень хочу верить, но то, что мне довелось видеть и делать самому… изменило меня. Оставило след. И теперь я уже не могу представить себе, чем закончится эта война и где буду я, когда она закончится.
– Ты будешь здесь, со мной. Мы будем вместе, – пообещала Нина. – Скажи мне, что ты сумеешь поверить хотя бы в это.
– Я поверю, Нина. Ради тебя я буду в это верить.
Глава 17
2 апреля 1944 года
Настало Вербное воскресенье, и, к затаенному смятению Нины, это означало, что месса продлится дольше обычного. Как правило, она старалась демонстрировать вовлеченность и внимание, хотя бы для того, чтобы не огорчить отца Бернарди, но ей тяжело было даже просто держать спину прямой, а глаза – открытыми в переполненной душной церкви. Впрочем, ее отсутствующего взгляда сейчас никто бы и не заметил – она, как всегда, заняла привычное место у стены, и головы людей поблизости то и дело опускались, вздергивались и снова клонились вниз, когда прихожане погружались в дремоту.
Вместо того чтобы прислушиваться к нескончаемому богослужению на непонятной латыни, она пыталась вспомнить похожий день начала Песаха, иудейской Пасхи, который был, казалось, вечность назад. В прошлом году он выпал на конец апреля, но Нина не знала, да и не задумывалась никогда, как устанавливается эта дата. Возможно, их праздник уже прошел – насколько она помнила, бывали годы, когда он приходился и на конец марта.