Самая темная ночь

А потом с ледяной улыбкой тыльной стороной той же руки он резко ударил Розу по лицу – таким обыденным движением, будто отгонял муху. Роза опрокинулась назад, ее поймали люди в первом ряду толпы, но Цвергер направил на них пистолет:

– Отойти!

И они отступили, положив девушку на землю.

Цвергер спустился по ступеням. Толпа опять дружно охнула, словно охваченная ужасом. Нина, которой ничего не было видно, воскликнула:

– Что он делает?

Высокий Маттео выдохнул:

– Бьет ее ногами! Папа…

Отец схватил его за рукав:

– Стой. Стой!

Цвергер тем временем уже вернулся на паперть, и теперь было ясно, что он кипит от ярости.

– Я знаю, что ты здесь, Джерарди! – бешено заорал офицер. – Я тебя чую! А чутье меня не подводит! Ты здесь, и ты смотришь на меня. Поэтому задам вопрос: ты сможешь так же смотреть, как я убиваю твою семью? Сможешь это вынести?

Цвергер обвел глазами толпу, и его взгляд остановился на ком-то в нескольких метрах от Нины. Он нацелил пистолет на людей, и те шарахнулись в стороны, словно забилась в неводе перепуганная рыба. Прозвучало несколько слов на немецком, и один из солдат двинулся вперед. Он вновь показался на ступеньках через несколько секунд; рука в перчатке крепко держала за плечо ребенка. Мальчика. Карло.

Нина открыла рот, из которого рвался вопль, но Альдо зажал его ладонью, обхватив ее другой рукой и не давая сопротивляться.

– У меня твой сопливый братишка! – заорал Цвергер. – Он перепугался и хнычет, как младенец. А ты? – Фашист схватил бедного Карло за волосы и с каждым криком боли, который вырывался у мальчика, дергал еще сильнее. – Может, мне пристрелить тебя? Как тогда твою собаку? Хватит одной пули!

Толпа загудела – выкрики «Свинья! Скотина!» смешались с мольбами отпустить ребенка, и безумное выражение стало исчезать из глаз Цвергера. Он оттолкнул Карло и, сразу забыв о нем, опять принялся блуждать взглядом по толпе, выискивая кого-то.

– У меня появилась идея получше! Давай-ка найдем эту шлюху, твою жену, если она, конечно, на самом деле твоя жена. Ты сказал, что обвенчался с ней в Венеции, но, как выяснилось, ни один венецианский священник не в курсе. Что, думал, я не проверю? И я буду копать дальше, пока не докопаюсь до истины! Не остановлюсь, пока не вырву все твои секреты. Твои и ее! Ты знаешь, я это сделаю!

По толпе пронесся шепот, взгляды людей обратились на Нину. И она подумала, что погибла…

Тут в дальних рядах началось какое-то движение. Нина не могла обернуться – ее крепко держал Альдо, но ей нужно было знать, что происходит. Что, если солдаты схватили кого-то из девочек? Или Пауло?

– Пресвятая Богородица… – выдохнул Альдо, и толпа вокруг заволновалась сильнее, а посреди общего перепуганного гомона вдруг возвысился голос – знакомый, низкий, любимый голос.

– Другие тебе не нужны!

Это был голос Нико. Люди расступились, и он вышел вперед, высокий, с прямой спиной, и снял шляпу.

– Они ни при чем. Это за мной ты явился. И вот он я. Безоружный. Один.

Цвергер ликующе заулыбался.

– Отпустите их, – приказал он; в первых рядах опять возникло движение – солдаты толкнули Розу и Карло в толпу. – А ты стой где стоишь! – рявкнул офицер, указав трясущейся рукой на Нико.

Последовали еще какие-то команды на немецком – Цвергер пролаял их слишком быстро, чтобы Нина могла разобрать. Один солдат связал руки Нико за спиной, затем тычками погнал его от ступенек паперти к каменной стене церкви.

Нина в крепких объятиях Альдо могла только смотреть, не в силах пошевелиться. Она оцепенела. Превратилась в ледяную статую.

Другие солдаты оттеснили толпу назад и в стороны. Цвергер опять заорал хриплым, срывающимся голосом:

– Объявляю тебя, Никколо Джерарди, виновным в помощи союзникам врага, в бандитизме, в укрывательстве и в прочих преступлениях, которых слишком много, чтобы все их перечислить. Любого из этих преступлений достаточно, чтобы тебя повесить! – Он обвел взглядом пьяццу с таким пафосным видом, что ему позавидовал бы и сам Муссолини. – Но, похоже, тут нет ни одного достойного дерева. Что ж, решим проблему по-другому.

Цвергер пролаял на невероятной скорости еще несколько слов по-немецки, и солдаты бросились выполнять приказ; их лица, различимые под касками, казались бледными. Тот, который связал руки Нико, толкнул его к каменной стене, а сам отбежал и занял место рядом с остальными. Солдаты выстроились в шеренгу.

Нина знала, что произойдет дальше.

Она знала. И принялась вырываться, чтобы бежать к Нико, но Альдо был сильнее. Он попытался развернуть ее так, чтобы она не могла смотреть на его сына.

– Нет, – взмолилась она, – дайте мне увидеть!

Нико стоял один у стены. Сколько раз они вдвоем, рука об руку, проходили мимо этого места, счастливые от своей любви? Теперь он стоял там один, полный решимости не показать своего страха. Он тоже знал, что должно произойти.

Нико обвел взглядом толпу, словно присутствие вооруженных солдат и Цвергера не имело для него значения. Он кого-то искал на площади. Ее.

– Нико! – выкрикнула она.

И он ее услышал. Их взгляды встретились. Он не отвел свой.

Солдаты вскинули ружья. Люди у церкви притихли.