Самайнтаун

Иди же, прелестный малютка, скорей: я дам тебе в няньки моих дочерей. Мои дочери станут ночною порой плясать и, баюкая, петь над тобой. Люблю тебя, сердцу ты мил моему; коль сам не пойдёшь, я насильно возьму![24]

Очередная стрела вспорола бронзовые юбки вязов, но промахнулась и улетела гораздо дальше, чем все другие. Титания усмехнулась и продолжила напевать. Эти строчки из книги в зеленом переплете с трикветром на корешке, которые она перечитывала украдкой все прошлые дни, теперь были выгравированы в ее памяти, как и легенды о Джеке; как и легенды о ней самой и многих других существах.

Отец мой, отец, вот меня он схватил. Лесной царь, я чувствую, мне повредил!

Тита снова ухватилась за ветвь, снова подтянулась, пытаясь выследить бесшумно крадущегося по земле Херна, как он выслеживал ее. Голос ее был холодным и бесстрастным, как тот ветер, что протягивал между ними след из звуков и запахов:

– Отцу стало страшно, он гонит коня, – продолжая, она наконец‐то углядела под вязом мужской силуэт. Держа навесу лук, Херн бесшумно пристраивал на тетиве новую стрелу. – Он мальчика держит, что дышит, стеня. Насилу достиг он двора своего… Ребёнок был мёртв на руках у него.

– «Лесной царь» Гёте? Ах, да, говорят, на самом деле Гёте написал его о Дикой Охоте, ведь любой, кто увидит нас, обязан стать одним из всадников… Слышал, он и вправду был мною одержим, гулял допоздна накануне праздников Колеса, вглядываясь в ночное небо, – весело отозвался Херн, крутя головой вслед за шелестом и треском кроны под босыми ступнями и пальцами. – Наверное, все‐таки следовало обратить на него свой взор. Тогда бы он не написал такую чепуху, будто вместо крепкого отца я забрал больного сына.

– Щадишь детей? – спросила Тита, подглядывая за Херном сквозь листву.

– Не щажу, а не выбираю, – пояснил Херн. – Зачем мне в войске те, кто не способен управляться с оружием и седлать лошадей?

– Войско, – повторила Титания эхом и прижалась щекой к дереву, на верхушке которого пряталась. Обугленное от удара молнии когда‐то, оно до сих пор пахло грозой и дымом. – Ты все еще его собираешь?

– Да. Я не могу не собирать.

– Ты уродился таким?

– Нет, уродился я обычным, сыном мельника и прачки, а затем просто… оступился. – Что‐то рассмешило Херна, очевидно, давнее воспоминание. Хворост затрещал под его ботинками, и Тита тут же перепряталась: он подошел слишком близко. – Убивал не тех и не там, где следует, вот и был проклят. В древности то дело было… А древние боги были злее, чем те, что заправляют всем сейчас.

– Сколько же у тебя уже должно быть мертвецов…

– Много. Очень много. Но не вечна их Охота, в отличие от моей. Рассыпаются прахом да освобождаются, а мне вот новых набирать надо, иначе призывать не только трупы и полутрупы начну, но и живых, здоровых. Такова она – природа. С ума сводит, если ее не слушать, и, если слушать слишком внимательно, – тоже.

– От этого бремени Ламмас избавить тебя обещал? Разве это возможно?

– Не знаю. Он обещал, что на себя бремя мое возьмет. Получится ли, покажет время. Уже скоро оно придет.

– Насколько скоро?

– В Самайн. Когда Ламмас исполнит свою часть сделки, и войско станет мне – ему – ни к чему.

Понимал ли Херн теперь, зачем Титания на свидание согласилась? Почему на самом деле позволила в лес себя затащить и не сбежала? Не только ведь свободы ради, но и ради помощи, которую он уже ей оказал тогда с цветами и которую – она не сомневалась – окажет вновь. Вопрос лишь в том, добровольно или же по глупости мужской.

Будто в ответ на ее вопрос, Херн замолчал и закашлялся. Даже с высоты вяза Титания почуяла аромат цветов и железистый оттенок крови на их лепестках. Вот, значит, как оно работает… Цветов в легких и желудке тех, кто Ламмасу в преданности поклялся, не меньше, чем в отравленных им жителях. Разница лишь в том, что первые от них не мучаются, покуда не болтают лишнее, как Херн.

Интересно, как много Титания сможет выяснить, пока он окончательно не задохнется?

– Думаешь, он тебя отпустит так просто? Я бы вот не отпустила… – промурлыкала Тита, неторопливо, невесомо перебираясь дальше по деревьям следом за Херном, который, отплевываясь от цветов и вытирая окровавленный рот, брел по лесу, выискивая ее глазами такими зелеными, что в них можно было увидеть еще одну чащобу, его собственную. – Редко найдешь «партнера», готового убивать ради тебя. Поэтому ты слишком ценен.