Самайнтаун

Так вот, что оно теперь такое и почему преследует ее. Херн поднялся между ними и, даже не отряхнув штаны от налипших клочков земли, выставил руки по обе стороны. Все, что Тита видела, даже когда Херн загородил Артура собой, – это синюшное раздутое лицо, как у пугала, принадлежавшее некогда умному, харизматичному мужчине. Ошибки быть не могло. Титания с трудом фокусировала взгляд на чем‐то, кроме трупных пятен на его щеках, но все‐таки заметила безобразный кривой шов на шее, из-за которого его голова немного кренилась на бок, будто ее не к тому телу пришили.

– Что он здесь делает? – Она шипела, а не говорила. Онемевшими замерзшими пальцами, будто ветер поднял вместо сухих листьев метель, Тита ткнула саму себя в предплечье, в асфодель, что был набит в память об Артуре Море. Она надавила на него так сильно, что ноготь почти вошел под кожу. Воспоминания и животный ужас, какой она обычно испытывала лишь тогда, когда случайно отрывала головы во время поцелуев, снова ожили. – Зачем ты призвал его в Дикую Охоту?!

Херн Хантер – не просто имя. Это действительно проклятие, и собирать мертвых в услужение – его задача. Титания знала это, как знала и то, что слуг Ламмасу нужно много, а значит, нужно много мертвецов. Вот трупы и пропадали все это время из моргов, на что не раз жаловался Джек. Вот только холодильники вскрывать не то же самое, что вскапывать могилы. А Артур Мор был в могиле. Джек с Францем вернулись в ту самую ночь с лопатами, похоронив его на кладбище без почестей, но надежно, как подобает. Даже по законам Дикой Охоты он, уже упокоенный, не должен был стоять здесь с приоткрытым беззубым ртом, пошатываясь и отравляя воздух гнилью.

Титания вопросительно смотрела на Херна, и тому не оставалось ничего, как объясниться, виновато и по-мальчишески скребя пальцами затылок:

– Извини. Артур… Он действительно не входил в мои планы. Просто пока я прибирался в переулке за кинотеатром, чтобы у тебя не возникло проблем, я подумал, что, раз он уже мертв, то ему не составит труда рассказать побольше о тебе, чтобы я мог, ну…

– Ты был тогда у кинотеатра? – прервала его она. Ее плечи немного расслабились, опустились, когда чувство острой угрозы, но не тревоги, миновало. – И ты призвал Артура, чтобы узнать больше обо мне? Узнать, как мне понравиться? Но… Но зачем ты привел его сюда?

– Я не приводил! – воскликнул Херн и развернулся к нерадивому охотнику, стиснув зубы. – Он сам пришел, наглец! Я велел тебе быть с Лемми, как и остальным. И вправду, почему ты здесь?

Артур Мор сделал шаг в сторону, так, чтобы выглянуть из-за спины Херна и чтобы Титания хорошо его видела. Медленно он поднял руку над кустом, а вместе с ней – отрезанную голову с белокурой копной, кучерявой, как вьюнок. В них зацепились съехавшие очки и маленькие золотые цветочки-сережки. За толстыми стеклами в немигающих глазах отражалось непонимание, а побелевший рот был слегка приоткрыт, но только слегка – очевидно, даже закричать она, Линда, не успела.

Артур потряс ее головой, и кровь закапала ему на брюки из неаккуратно разрубленной шеи.

– Какого… – выдохнул Херн.

Титания не умела испытывать горечь утраты. Вид любого человеческого мяса отзывался чем‐то приторно-сладким, отнюдь не горьким на ее языке. Но мысли это вызывало такие же, какие невольно приходили ей на ум, когда кто‐то из бестолковых лесничих и ловцов топтал и ломал ее детей.

«Растоптать и сломать в ответ. Не забуду. Не прощу».

– Я ему этого не приказывал! – принялся оправдываться Херн. – Титания, послушай…

Слушать она, конечно, ничего не собиралась, как и более находиться здесь. В темноте глаза Титании, сияя, видели все так же хорошо, как днем, а потому голову Линды она рассмотрела и запомнила во всех деталях. Артур держал ее перед собой, как затухший фонарь. Снова хрустнула ветвь, на этот раз под ногой самой Титы.

– Титания!

Херн окликнул ее, но останавливать не стал. Да и не смог бы. В тот момент Тита все для себя решила. Лето, которое на секунду запахло теплом и солнцем для нее, снова ударило в нос солью и железом. Пожухла для нее трава и облетели все деревья, как те вязы, из заточения которых она вырвалась, бросившись бежать обратно в город. Осень, которую она едва не предала, снова заключила ее в объятия и стала ближе всех. Зябкая, непогожая, золотая и ароматная в своем гниении. Во имя этой осени она сожрет лето живьем и сломает Колесо.

Она ни за что не позволит Ламмасу вернуть к жизни таких, как он и Джек.

10

Почти мертвое еще живое