Самайнтаун

– А ты меня ценишь несправедливо высоко. Я всего лишь ухаживаю за домом, Доротеей и шью одежду на заказ. Да, я вырезала пару городских табличек, читала молитвы над усопшими, пока у нас не появился пастырь… Но это ты стругал для них гробы и обустроил кладбище. Это ты строишь целые дома, ездишь в соседний город, до которого три дня пути, за семенами и пшеном, ведешь собрания, суды, выкапываешь колодцы, помогаешь всем желающим прижиться и найти себя… Волков и то ты отгоняешь, тоже сам!

– Последнее я делаю ненамеренно, – вздохнул Джек. – Они сами меня боятся и скулят. Это, между прочим, несколько обидно.

– Ты истинный основатель Самайнтауна, – продолжила Роза, одернув белые рукавчики на домашнем платье, прежде чем показательно сложить руки на груди. – Мне не нужно признание и извинения моей семьи, если ты думаешь об этом. Даже если до них дойдет молва, ничего это не изменит. По крайней мере, для меня. Мне важны только ты и Доротея, Джек. А теперь и наши жители, которых, кстати, тоже приводишь ты. Вернее будет сказать, притягиваешь

.

– Вот это уже спорно, – хмыкнул он и, наконец‐то расправившись со сливками в бочонке – те задубели и дали жидкость, – принялся выгребать их в кадку, чтобы затем промыть на кухне колодезной водой и убрать куда‐нибудь в прохладу. Солнце, несмотря на вечную осень, что уже окончательно подчинила себе здесь все прочие сезоны, грело в окна их прежде маленького домика, к которому теперь пристроились амбар, второй этаж и богатый погреб.

Роза вздохнула, раздраженная упрямством Джека не меньше, чем Джек порой раздражался ее добротой к нему. Хотя и того и другого в них было поровну. Недаром соседи шутили, что они настолько схожи – оба мягкие снаружи и твердые внутри, но в глубине этой твердости, однако, снова мягкие, – что, наверное, и ругаться не знают как. На самом деле очень даже знали – ругались, да частенько, пускай и не всерьез. Джек всегда позволял Розе побеждать, и сейчас, когда она возразила, тоже:

– Я не знаю, как ты это делаешь, но открой дверь и выгляни на улицу. За те годы, что мы тут живем, на нас случайно набрело пятеро семей, три путника и два ликом будто бы дитя, да на самом деле старше меня втрое – так и не сказали, кстати, кто они… Но определенно все не-

люди. Половина из тех, кто проживает здесь сейчас, мне даже по бабушкиным сказкам незнакома. С зеленой кожей, красной, с голубой… А кто‐то без нее вообще! И ты правда считаешь, что ты здесь ни при чем?

Стул скрипнул. Джек не повернулся, когда Роза подошла, – не смог: она обхватила сзади его тыкву и заставила смотреть перед собой, в окно с двумя многослойными шторками, которые Роза выкроила для уюта из своего старого передника, еще когда ходила на сносях. За годы и десятки стирок ткань из белой стала желтой – и весь лес, трава, равнина за ними пожелтели тоже. Будто выжег ее тот голубой огонь, что в стеклянном фонаре мигал Джеку с подоконника. Они с ним часто смотрели друг на друга, когда Джек ложился спать, расстелив под лестницей постель, и иногда он слышал, как тот шепчет: «Огонь такой же горит в тебе. Гаснет в фонаре, когда ты злишься, потому что вспыхивает ярче там, у тебя внутри. Вот почему путники сами в город тянутся – на свет его летят, как мотыльки. Изгнанники, чудаки, мертвецы, чужие всюду, как и ты. Ты светишь для них всех во тьме лесной и становишься опорой, как центр колеса для спиц».

Из-за этого шепота и мыслей, порожденных им, Джек иногда терял покой. Он не чувствовал себя каким‐то важным иль благословенным, каким его считала Роза, – он лишь больше ощущал себя потерянным. Мало того что не помнит ничего и головы лишился где‐то, так еще и притягивает к себе существ, которых никто другой не захотел бы видеть на своем пороге. Не то чтобы Джек сам не хотел с ними знаться, но, проснувшись однажды и отправившись проверять охотничьи силки, вдруг обнаружить, что пойманных ими кроликов уже догрызает какой‐то полуволк, и вправду было жутко. Еще через месяц некто, кто назвался гулем, каким‐то образом очутился у них в курятнике, перебив почти всех куриц, а еще через пару дней пришла семья вампиров, бегущих от охотника. Конечно, Джек никого не прогонял – заручившись одобрением Розы, он даже помог им построить рядышком дома. И так, медленно, но верно, они разошлись полукругом по всей лесной долине. Не успели Джек вместе с Розой моргнуть, как их одинокая хибара на отшибе мира обросла своей деревней, а деревня, вместе с появившейся часовенкой, рынком и ремесленниками, – мало-помалу превратилась в город. Конечно, они все еще не дотягивали до того, чтобы зваться городом, гордо вскинув подбородок, а не смущенно глядя в пол, но Роза, как всегда, смотрела в будущее – и это будущее обещало быть прекрасным.