Самайнтаун

Фиолетовые клематисы, облепившие железный стол, жужжали, как пчелы, подначивая Доротею продолжать, нетерпеливо предвкушая кровь. Сама она по-прежнему сидела на столе и, двигаясь крайне неуклюже, иногда ругалась, очевидно, еще не приловчившись управлять телом, которое ей не принадлежало. Поэтому она двигала в основном указательным пальцем – вправо-влево, вверх и вниз, веля растениям, послушным медовой пыльце, куда ползти и на кого бросаться. Лора вскрикнула и успела оттолкнуть Франца вбок рукой, тоже откатываясь, когда очередная шипастая ветвь взвилась и вспахала перед ними камни. Будто озверев, она принялась вонзаться в землю снова и снова по тому пути, по которому судорожно отползала назад Лора, пытаясь наколоть ее, как на вилку.

Один из металлических столов перевернулся от удара, когда Лора попыталась под ним спрятаться, и на нее свалился полиэтиленовый мешок, а оттуда – оторванные руки, чужие головы и даже гениталии, когда мешок нечаянно развязался. Лора взвизгнула, покрытая кишками, – какие‐то части тел уже здорово подгнили, – и принялась махать руками, сбрасывая их.

По ее ногам, тяжелым и безвольным, потекла кровь – не то ранки от укуса Франца на бедре открылись, не то ветвь все же попала в цель. Избавившись от кишок, Лора снова отчаянно загребла руками, будто и вправду надеялась сбежать. Франц же тем временем отбивался от клематисов, образовавших целый коридор, чтоб не дать ему прорваться к ней.

– Ненавижу цветы! – ругался он, топча их изо всех сил. – Никогда больше ни одной девушке вас не подарю!

– Что здесь, Пресвятая Осень, происходит?!

Тугие зеленые петли уже обвились у Лоры вокруг лодыжек. Она сначала даже не поняла этого и потому упорно продолжала ползти, пока ее не подняло в воздух и не перевернуло вверх тормашками. Но стоило раздаться гласу, как клематисы уронили ее обратно. Несчастная голова Лоры затрещала от боли, она схватилась за нее и села. Правда, не без помощи Франца, наконец‐то выбравшегося из клематисов и уже заслонившего Лору собой.

– Джек, – выдохнул он, и Лора сфокусировала плывущий взгляд на невысокой стройной фигуре в проеме одного из туннелей. Сначала она решила, что в пещеры случайно забрел подросток, но потом поняла: нет, Джек просто переоделся. – Ого, он надел выбранный мной костюм! – заметил Франц тоже и довольно ощерился.

Правда, «костюмом» это можно было назвать с натяжкой, потому что Франц, очевидно, хотел нарядить Джека Францем: бордовая толстовка с капюшоном и вышитым названием какой‐то баскетбольной команды, черные джинсы с рваными дырками на коленях и фирменные кроссовки с ярко-красным принтом. Единственное, что по-прежнему делало Джека самим собой – это подтяжки, которые смотрелись с толстовкой совершенно нелепо, но, благо, были прикрыты наброшенным сверху черным пальто с серебряными эполетами на плечах. Тем самым, в котором его принесли и бросили на пороге Крепости и которое, знала Лора, единственная из них всех, на самом деле принадлежало Ламмасу. Как иронично…

Джек явно чувствовал себя некомфортно во всем этом: хоть и шел уверенно, но то и дело поправлял одежду. Барбара, счастливая, вибрирующая от радости, льнула к его ногам, послушно следуя шаг в шаг. Самая верная тень на свете. Даже там, где почти не было света, как здесь, она оставалась смоляной и непроницаемой, готовая вложиться косой ему в ладонь. Лора, наблюдая за ними, затаила дыхание, надеясь, что так оно и будет. Титания оказалась права – Самайн не может Самайн не встретить. Он стоял здесь как плоть от плоти осени – ее триумф и возвращение.

– Что происходит? – повторил Джек, крутя своей тыквой. Со злым лицом, как та последняя, что треснула, но которую Лора и Франц повторили точь-в‐точь, купив на рынке новую. Тогда они даже не верили, что однажды Джек ее наденет, что они увидят эту тыкву на его узких плечах и будут этому настолько рады. – Я проснулся, а дома никого. И во всем остальном городе как будто тоже. Я пошел на Старое кладбище за Первой свечей, но почувствовал… странное.

Будто кто‐то умер, а потом еще раз и еще, но непонятно кто. Чувство вело сюда, и я решил спуститься. Что это вообще за место? Не помню, чтобы в городе было нечто подобное. Почему вы…

– Здравствуй, Джек, – улыбнулась Доротея.

Лора никогда не видела, чтобы Джек страдал. Он всегда был весел, может, немного раздражен и растревожен, но никогда печален или охвачен глубокой болью, как сейчас. Его плечи резко опустились, руки упали вдоль тела, словно Джек опять собирался провалиться в сон. Даже его ноги едва не заплетались. Он шагнул назад, но затем, поддерживаемый вплотную прильнувшей тенью, медленно приблизился к цветочному алтарю и Доротее, наконец‐то опустившей палец и пришитые конечности, чтобы Джек тоже смог полюбоваться ей.

– Что ты сделала с собой?

– Всего лишь решила жить. Никто не хочет умирать от старости. Я не исключение. И раз ты не способен это исправить, то я попросила Ламмаса помочь…