Самайнтаун

– Это не меч, это клюшка для гольфа с привязанным бечевкой мясницким тесаком.

– По-ло-жи!

Джек покачал тыквой и неохотно вернул в чулан все вещи.

– Ральф? Да-да, Ральф, я тебя слышу! Говори. Ну что?

Франц проследил за Джеком ленивым взглядом, когда тот бросил швабру и схватился за стационарный телефон: громоздкий, еще прошлого десятилетия, с круглым циферблатом для набора номера и длинным-длинным проводом, на котором тоже можно было повеситься. Растянув его, Джек умчался на кухню к закипающему супу. Барбара всюду следовала за ним по дому, но иногда отставала на несколько шагов, привязанная, да не очень‐то крепко. Францу казалось, что она присматривает за ним вместо Джека, мол, пьет он добытую им в больнице кровь или нет.

Франц демонстративно втянул ее через трубочку, когда сгусток тени и вправду подполз к нему вплотную, и помахал рукой с бурчанием «Кыш!». Джек опять вернулся в гостиную через несколько минут.

– Пусто, – простонал он, потирая шею. – Ту девушку, которую нашли в Немой реке, звали Хейзел О’Хара. Она работала смотрителем тира в парке аттракционов, вчера у нее была утренняя смена, на которую она не вышла по неизвестной причине. Ральф считает, что ее перехватили как раз по пути на работу и сбросили в воду где‐то там же, а течение уже принесло ее к площади. Снова никаких очевидцев и улик, за исключением клематисов, которые тоже плавали в воде. С Джерардом, бакалейщиком, Хейзел была незнакома. Убиты они тоже по-разному: он – без всего тела, кроме головы, а она – со всем телом, кроме ног… Ах, да, еще несколько привезенных накануне трупов из моргов пропали.

В воздухе повисло невысказанное Джеком «Не понимаю!», когда он с грохотом закинул швабру обратно в чулан, плюхнулся в свободное кресло с каретной обтяжкой и вытянул тощие ноги к ногам сидящего напротив Франца. Тот гадал, что угнетает Джека больше: то, что он снова не почувствовал, когда произошло убийство, или же то, что он оказался прав – они будут происходить и дальше.

– Жалко Хейзел, ей девятнадцать всего было, – вздохнул Джек, посидев немного в тишине. Франц к тому времени пригубил еще пару глотков белладонного вина, чтобы разбавить кровь и избавиться от ее вяжущего привкуса во рту, а Титания – пару бокалов. Никто из них не пьянел по разным причинам, но думать и вправду будто бы стало легче. Франц даже расхотел ныть и приосанился. Пока не услышал: – Но, по крайней мере, это не Лора. Надо же было вообще додуматься оставить ее одну в такое неспокойное время!

– Ну, не начинай! – вспыхнул Франц, жалея, что проболтался об этом, когда рассказывал о произошедшем у Лавандового Дома. Причем о встрече с Кармиллой Франц, напротив, умолчал. А лучше бы наоборот. – У Лоры есть прекрасные навыки самозащиты! Любой, кто поговорит с ней дольше пяти минут, сам в реку сбросится. Да и если бы та машина тогда не показалась мне… э-э… подозрительной, мы бы про тех двоих и не узнали.

– И то верно, – признал Джек. – Благодаря этому у нас теперь есть сразу четыре подозреваемых. Как‐то даже многовато…

«Вообще‐то пять», – добавил Франц, но не вслух. Он снова тряхнул головой, прогоняя из нее образы Кармиллы.

– Херна Хантера можно исключить, – подала голос Титания вдруг, чего не делала уже давно, лелея в ладони перламутровую чашку: допив вино, она вновь переключилась на остывший чабрецовый чай. – Не он убийца. Отмечен смертью, но сам ее не призывает. Из нас двоих опаснее я.

– Ты удивительно уверенно об этом заявляешь, – заметил Франц. – Приглянулся? Симпатичный?

– Ах, милый Франц! Если бы симпатичные мужчины не убивали, мир бы знавал в два раза меньше бед, – ответила Титания туманно, подцепляя ногтями миндальное печенье, которое Джек испек только для нее несколько часов назад. Оно все еще благоухало, такое мягкое и сливочное, что на нем оставались отпечатки ее пальцев.

– Я доверяю твоей интуиции, Тита, но все же эти четверо явно из одной компании, – напомнил Джек. – Франц ведь слышал, как те двое, которые его убили, называли имя Херна. Но поскольку они тревожились еще и о некоем Господине, очевидно, за всем этим и впрямь стоит кто‐то еще… Кто‐то вроде Ламмаса.

В воздухе мерцала пыль, поднятая Джеком во время уборки покрывал, подушек и чучел лесных зверей на стенах. Глаза последних – пластмассовые бусинки в белом, рыжем, коричневом мехах – следили за их разговором. Каждый раз, когда Франц порывался снять чучела и повесить вместо них что‐нибудь повеселее и не такое жуткое, эти взгляды становились осуждающими. Поэтому Франц предпочитал сидеть к стене с эркером полубоком, наслаждаясь тлеющим камином в уголке. От красных кирпичей и тисовых поленьев по-прежнему веяло теплом: Тита всегда вырезала на деревяшках знаки, похожие на шаманские сигилы, и на одном таком брусочке камин мог гореть от одного заката до другого.