Самоубийство как культурный институт

Как видно, Достоевский, дав себе труд прочесть немалую часть объемистого дневника читателя, затруднялся отделить жизненно важное от литературного. Относился ли призыв к писателю, «да или нет», к проблеме «быть или не быть» или к вопросу о литературных достоинствах автобиографических «Записок гимназиста»? Находясь в недоумении, Достоевский пригласил своего бестолкового корреспондента на личное свидание. Согласно Воеводину, встреча состоялась, однако мы ничего не знаем о содержании разговора между писателем и читателем[558].

Поддерживая общение с этим (быть может, безумным) юношей, Достоевский преследовал цель, которая и побудила его предпринять издание «Дневника писателя» — войти в непосредственный контакт и с объектом изображения, и с читателем.

Дочь эмигранта

В «Дневнике» за октябрь 1876 года (вслед за обсуждением дела Корниловой) Достоевский писал о самоубийстве двух женщин («Два самоубийства»). Одна из них, «дочь одного слишком известного русского эмигранта», покончила с собой «без материальной, видимой, внешней причины» (23:145)^{18}. Она умерла

во Флоренции, отравившись парами хлороформа. Другая молодая женщина, петербургская швея, прибегла к самоубийству потому, «что никак не могла приискать себе для пропитания работы». Она выбросилась из окна «и упала на землю, держа в руках образ» (23:146)[559]. Эта деталь потрясла Достоевского: «Этот образ в руках — странная и неслыханная еще в самоубийстве черта! Это уж какое-то кроткое, смиренное самоубийство. Тут даже, видимо, не было никакого ропота или попрека: просто — стало „нельзя жить“, „Бог не захотел“ — и умерла, помолившись. <…> Эта кроткая, истребившая себя душа невольно мучает мысль. Вот эта-то смерть и напомнила мне о сообщенном мне еще летом самоубийстве дочери эмигранта. Но какие же, однако же, два разные создания, точно обе с двух разных планет! И какие две разные смерти!» (23:146). Достоевский прочел эту деталь, образ в руках, как исполненную смысла, осенившего самое самоубийство швеи. «Дочь эмигранта» (не названная в «Дневнике» по имени) оставила после себя записку, утверждавшую, как ее прочел Достоевский, не смысл, а бессмыслие. Эта записка была воспроизведена в «Дневнике» во французском оригинале и в русском переводе:

Je m’en vais entreprendre un long voyage. Si cela ne reussit pas qu’on sc rassemble pour fBter ma resurrection avec du Cliquot. Si cela reussit, je prie qu’on ne me laisse enterrer que tout a fait morte, puisqu’il est tres desagreable de se reveiller dans un cercueil sous terre. Се п ’est pas chic! [sic]

To есть по-русски:

Предпринимаю длинное путешествие. Если самоубийство не удастся, то пусть соберутся все отпраздновать мое воскресение из мертвых с бокалами Клико. А если удастся, то я прошу только, чтоб схоронили меня, вполне убедясь, что я мертвая, потому что совсем неприятно проснуться в гробу под землею. Очень даже не шикарно выйдет! (23:145).