Самоубийство как культурный институт

Вопрос о самоубийцах и меня интересует уже давно. Он начал меня интересовать с тех пор, как я узнал о существовании теории, которая всех самоубийц признает психически больными. Мне это показалось очень странным. Неужели так-таки все самоубийцы психически больные люди? <…> Этот вопрос, говорю я, меня сильно интересовал, и я стал искать другие причины, обусловливающие подобную аномалию в общественной жизни. Два года назад я случайно услышал рассказ о смерти одного киевского студента, который лишил себя жизни потому только, что не мог сделаться идеально честным. В таком смысле по крайней мере оставил записку. Находясь сам в настроении, близко подходящем к настроению этого несчастного студента, я решился логически последовательно разобрать подобное душевное состояние и таким [пропущено] добраться до какого-нибудь результата, вывести какое-нибудь заключение. Это мне было легко сделать, потому что, как я сказал, я был точно так же настроен, хотя в более общем смысле. Я что сделал; я выбрал форму рассказа, в котором мой герой, после сильных нравственных страданий, становится, наконец, на объективную почву и логически последовательно доказывает, что он должен покончить с собой: ни любовь, ни чувство долга, ни привязанность не в состоянии удержать его…

Прочитав «Приговор» Достоевского, читатель «Дневника писателя» получил возможность сравнить свои умозрительные построения, выполненные в форме рассказа, с аналогичным художественным опытом знаменитого писателя:

Прочитав теперь Ваше рассуждение о самоубийцах и Ваш вывод, я, признаться, с одной стороны и обрадовался, что попался человек (и кто еще!), который тоже задается такими дикими вопросами; с другой стороны, я задумался и сильно задумался. Не там, значит, нужно было искать причины, где я искал, думалось мне: нужно было взять повыше… Ваш вывод о бессмертии души смутил меня окончательно.

В одном пункте — бессмертие души — Ярошевский никак не мог согласиться с Достоевским:

Вы говорите, человеколюбие есть чувство, а не идея. По-моему, это — громадная ошибка. Не будь человеколюбие идеею, до сих пор не было [бы] освобождения невольников, освобождения наших крестьян… Это самая реальная, самая положительная из всех идей и доступна всякому, кто сознательно относится к окружающей среде… <…> Вот от этой-то идеи и страдают наши интеллигентные самоубийцы, а не от недостатка веры в бессмертие души… Разве эта идея не выше идеи о бессмертии души, не реальнее, не доступнее для каждого смертного, разве она одна не достаточна для того, чтобы наполнить мир гармониею?..