Самоубийство как культурный институт

В завершение своего письма читатель дал писателю ценный совет, или заказ: «Правда, Вы бы с Вашим талантом в тысячу раз больше пользы принесли, если бы проповедовали идею человеколюбия в том смысле, на котором остановилось последнее слово науки, чем развивать идею о бессмертии души…»[545] По всей видимости, Достоевский оставил и это письмо от атеиста без ответа.

Достоевский и дневник читателя

Выводы Достоевского оспаривались не только атеистами, но и человеком верующим. Один такой читатель, Александр Воеводин, молодой человек двадцати одного года от роду, сам мечтавший о карьере писателя и сам замысливший самоубийство, обратился к автору «Дневника писателя» с решительным письмом (16 марта 1878 года): «Я хотел бы с Вами говорить насчет самоубийств». В первой же строке он утверждал:

Я защищаю:

а) всякий человек имеет право самоубийства,

б) всякий человек в известных случаях должен,

в) с верою в будущую жизнь, в Бога, можно покончить с собою.

Утверждения юного читателя не были голословными:

Почему у меня такие убеждения сложились — долго рассказывать; прилагаемая тетрадь, быть может, даст ответ. Кроме вопроса о самоубийствах я хотел Вам еще рассказ представить (он в тетради) и спросить, стоит ли продолжать.

Ответ требовался категорически:

Если будете так добры — ответите, то в своем «Дневнике писателя» или — хоть это смело с моей стороны — по адресу <…> Отвечайте категорически «да» или «нет»: мне терять нечего[546].

Приложенная к письму тетрадь содержала дневник Воеводина. Этот жест как нельзя более соответствовал коммуникативной ситуации, созданной Достоевским: писатель и читатель обменялись дневниками.

Дневник Воеводина представляет собой пестрый и хаотический текст (по всей видимости, продукт больного сознания), в котором описания интимных переживаний соседствуют с художественными опытами (таков автобиографический рассказ «Записки гимназиста»), копиями полученных писем и вымышленными письмами, переписанными из газет сообщениями (большей частью такие выписки касались случаев самоубийств) и стихами (и здесь преобладала тема отчаянья и смерти, как, например, «И скучно и грустно» Лермонтова)[547]

. Воеводин с полным основанием считал, что Достоевский мог счесть его сумасшедшим, но, как ему могло быть известно из газет, и «Дневник писателя» критики называли произведением болезненного ума, граничащего с безумием[548]. Разговор в этом смысле шел на равных.

В своем дневнике Воеводин предстает как человек, которого неудержимо влечет к самоубийству. В письмах к Достоевскому (за первым последовало второе, от 26 апреля) он повторял: «Четвертый год меня тянет с собой кончить и я дал слово некоторым знакомым — не кончать раньше 1880 г.; боюсь, что не сдержу этого»[549]. Как мы знаем и изболев поздних писаний Воеводина (его дневник был опубликован в отредактированном виде в 1901 году), самоубийство стало многолетним проектом — средством самопознания, самосовершенствования и самоутверждения, как для собственной пользы, так и для пользы общества. (Воеводин умер в 1903 году в возрасте сорока шести лет; причина его смерти мне неизвестна.) В опубликованной позже версии дневника Воеводин пояснял: «Я в своем самоубийстве заинтересован со многих сторон. Я хочу этим самоубийством многое показать обществу, да при том и мне полезно будет это кровопускание. Но вот это-то, эту пользу для себя и для общества, я смутно понимаю, не могу вполне привести в ясность все это; меня вот это бесит, я хожу вокруг да около, не могу совершенно обхватить эти два мотива, решить эту задачу. Поймите, я в каком-то тумане, не, могу схватить себя и уничтожить… Но будет, будет самоубийство…»[550]

Загадкой оставалось для Воеводина соотношение между индивидуальным и социальным в самоубийстве — проблема, которая занимала и ученых того времени. В его собственном опыте личное и общественное переплеталось. В дневнике фантазии о самоубийстве соседствовали со статистическими данными, почерпнутыми из газет. Эти данные, однако, не принесли ответа на мучительные вопросы: «Конечно, статистика эта не дает безусловно верных цифр и не объясняет причин самоубийства»[551]. Газетные отчеты о самоубийствах, в особенности публикации предсмертных писем, представляли еще больший интерес для будущего самоубийцы: как и Достоевский в работе над «Дневником писателя», Воеводин переписывал такие сообщения; письмо Писаревой было скопировано из «Нового времени» слово в слово[552].