Самвэл

'Семирамида (ассирийское Шаммурамат, армянское Шамирам) — царица Ассирии в конце IX века до н. э. Вела завоевательные войны в Мидии и Армении. Образ Семирамиды, мудрой, сладострастной, жестокой властительницы, чье имя связано с одним из семи чудес света — «висячими садами» — не раз встречается в европейском искусстве. В исторической памяти и летописях армян образ ее значительно менее величествен, что, по-видимому, ближе к истине. Благодаря Мовсесу Хоренаци и его «Истории Армении» (кн. I. гл. ХУ-ХУШ) до нас дошли легенды о любви Шамирам к молодому армянскому царю Ара, о том, как она звала его в Ниневию разделить с нею и ложе и власть над могучей Ассирийской державой. Ара не захотел изменить своей стране (которую поглотила бы могущественная Ассирия) и своей семье и погиб в битве с войсками Шамирам, хотя она и приказала не убивать его. После тщетных попыток оживить с помощью богов умершего возлюбленного, Шамирам оплакала его и предала земле, а место это отныне стало называться Араратом. Недалеко от Еревана до сих пор существует канал, построенный Шамирам.

Время от времени окрестности оглашали глухие отзвуки многоголосых криков. Эти вопли, словно всплеск ярости, взрывались громче после особенно бурных огненных извержений, подобно тому, как вопль разъяренного неба становится слышен после ужасного удара молнии.

Ван был в кольце осады.

Этот огонь, это пламя, эта полыхающая стихия изливались именно на город. Его окружили разъяренные горцы Рштуника и пришедшие на помощь соседям горцы Сасуна. Они осадили Ван, как некогда греки — злосчастную Трою. Ревностный эллин сражался за честь прекрасной Елены, которую недостойный соблазнитель похитил из гостеприимно открытого ему дома царственного супруга. А рштунийцы сражались за свою любимую госпожу, которую безжалостно похитил ее сводный брат.

Горцы овладели окрестными холмами и оттуда метали на город пламя. Их орудием были прародители нынешних артиллерийских орудий — простые, примитивные пращи, сделанные из железных цепей, чтобы не горели. В пращи закладывали пропитанные серой тряпки и куски ковровой ткани, смоченные нефтью или другими горючими жидкостями, зажигали и, раскрутив в воздухе, метали огонь в город. Некоторые метали камни, тоже из пращей.

Через некоторое время огни загорелись и в городе. То там, то тут вспыхивало пламя. Но оно вспыхивало и снова гасло, не перелетая за крепостные стены, оставаясь на одном месте: это начали загораться внутренние постройки города.

Войска в осажденном Ване целиком состояли из персов, которых привели с собой Меружан Арцруни и Ваган Мамиконян. В эти страшные, тревожные часы они не столько думали о борьбе с внешним врагом, сколько старались удержать в повиновении жителей, которые в страхе и смятении выскакивали из своих домов, ставших игралищем разъяренной огненной стихии. Персы боялись, как бы горожане не открыли ворота и не впустили врага.

Огонь между тем все распространялся. Загорелись копны сена на кровлях конюшен, за ними — сеновалы и склады. Вспыхнул, как обрывок бумаги, рынок со всеми его товарами. Пожар начался в столярном ряду и перекинулся на жилища горожан. Люди уже и не пытались тушить его, они стремились хотя бы спастись бегством. Но куда бы они ни бежали, в какую бы сторону ни бросались, всюду путь преграждало море огня. Отчаянные вопли объятой ужасом толпы сливались с грохотом рушившихся строений и еще более усиливали всеобщее смятение.

Зловещее зарево пожара высветило страшное чудовище, которое, словно окаменевший дракон, громоздилось в северной части города. Оно увеличивалось в размерах и приобретало все более устрашающий облик по мере того, как вокруг разгорались все новые пожарища. Надменно взирало оно на бушующее вокруг пламя, и его сумрачный взгляд, казалось, говорил: «Ничтожная стихия, бушуй, сколько вздумается, простирай повсюду свою ярость — все равно твоим волнам не доплеснуть до моей высоты»...

Это была цитадель Вана — исполинское каменное укрепление, диво, созданное самой природой, неприступная твердыня, чудеса которой армянские легенды приписывали Семирамиде.

Если присмотреться поближе, цитадель походила на безобразного верблюда, который опустился на колени и, как некий страшный сфинкс, ушел до половины в прибрежный песок. Огромная голова была обращена к востоку, громоздкое туловище — к западу. Двойной горб вздымался до самых облаков и нес на себе огромные башни и неприступные оборонительные сооружения. Не было в мире силы, способной пробить его скалистые бока, крепкие, словно сталь. В каменном чреве были высечены многочисленные жилые помещения, глубокие пещеры, большие и малые залы, таинственные и непонятные.

В одном из таких высеченных в камне залов, в том самом, где некогда восседала Семирамида, любуясь с высоты цитадели синим зеркалом Вана и изумительной панорамой Варагс-ких гор, восторгаясь живописной природой Армении, ныне находилась другая женщина.