Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели

К сожалению, социальные науки и стандартные подходы к государственному управлению плохо подходят для того, чтобы понимать возникающие в результате глобализации противоречия между институтами и психологией, а тем более работать с ними. Причиной тому как то, что психологическим различиям между популяциями уделяется мало внимания, так и то, что почти не предпринимается попыток объяснить, как эти различия возникают. Психологи, например, в основном предполагают (часто имплицитно), что объект их исследований — сложившаяся в результате генетической эволюции «аппаратная часть» вычислительной машины вроде персонального компьютера. Описание же «программного обеспечения» — культурного наполнения, загружаемого на этот «компьютер», — они оставляют антропологам и социологам. Однако оказывается, что наш мозг и когнитивная деятельность в ходе генетической эволюции развивались таким образом, чтобы стать во многом самопрограммируемыми, и с рождения готовы адаптировать свою работу к социальной, экономической и экологической среде, в которой они оказываются. Это означает, что нельзя по-настоящему понять психологические особенности, не изучив, как культурная эволюция формировала сознание популяций. Как мы увидели на примере множества исследований (и особенно ярко — тех из них, в которых участвовали дети иммигрантов в США и странах Европы), на психологию людей влияют не только те сообщества, в которых они выросли, но и призраки прошлых институтов — миров, в которых жили их предки и вокруг которых были выстроены сложные системы представлений, обычаев, ритуалов и идентичностей. В результате учебники, которые сегодня выходят под заголовками типа «Психология» или «Социальная психология», следовало бы переименовать во что-то типа «Культурная психология американцев конца XX в.». Что характерно, основная роль культуры в психологии как научной дисциплине сводится к объяснению того, почему люди в странах вроде Японии и Кореи психологически отличаются от американцев. Если вы хотите узнать о психологии японцев или корейцев, вам следует обращаться к учебникам по культурной психологии. Американцев же, и вообще людей Запада, психологи рассматривают как популяции, свободные от культуры; именно наличие у всех остальных некой «культуры» заставляет их казаться странными. Надеюсь, теперь вам понятно, что странные тут — именно мы.

Экономика как дисциплина тоже по-прежнему отягощена мышлением, не оставляющим места возникшим в ходе культурной эволюции различиям в мотивациях или предпочтениях, не говоря уже о разнице в восприятии, внимании, эмоциях, морали, суждениях и рассуждениях. Предпочтения и мотивации людей считаются неизменными. Даже когда речь идет о такой простой вещи, как представления о мире, общепринятый в экономике подход сводится к тому, что они отражают эмпирическую реальность, с которой сталкиваются люди. Культурная эволюция, однако, не обязана добиваться соответствия между реальностью и представлениями. Например, нет сомнений, что в Африке на поведение людей сильно влияют распространенные там верования в колдовство и страх перед ним. Тем не менее, несмотря на то что экономисты уделяют огромное внимание поиску причин слабого экономического роста в Африке, экономических исследований, посвященных влиянию колдовства там или где-либо еще, практически нет — большинству специалистов такое и в голову не придет. Конечно, склонность верить в сверхъестественное — обычное явление: около половины американцев верят в призраков, а аналогичная доля исландцев допускает существование эльфов. Главное — понять, как и почему определенные типы верований по-разному эволюционируют и сохраняются в тех или иных местах. Верования в сверхъестественное и ритуалы — отнюдь не нечто несущественное: определенные их типы способствовали успеху крупных, политически сложных обществ[741]

.

Одна из проблем, создаваемых всем этим психологическим разнообразием, особенно с учетом крайней необычности психологии людей Запада, заключается в том, что обычно мы видим и понимаем мир через призму наших собственных культурных моделей и интуитивных представлений. Когда высшие чиновники, политики и военные стратеги предполагают, как члены других обществ будут понимать и оценивать их действия, а также реагировать на них, они, как правило, исходят из своих собственных ощущений, мотиваций и суждений. Однако управленческие решения — даже при идеальной реализации — могут иметь одни последствия в Лондоне или Цюрихе и совсем иные — в Багдаде или Могадишо, так как с точки зрения психологии люди в этих регионах сильно отличаются друг от друга.