Самый красивый кошмар

— Так, понятно, — сухо оборвала Валерия Дмитриевна разглагольствования своего подчиненного. — Спасибо, что все объяснили.

— А вы что, думали, там воровство? — Василий Николаевич снова усмехнулся. — Да нет, Валерия Дмитриевна, я вас уверяю…

Валерия Дмитриевна еще раз сухо кивнула, поворачиваясь к своему подчиненному боком. Наконец тот понял, что разговор окончен, и удалился. Я чувствовала, что щеки у меня горят огнем.

— Нет, нет, это ничего, все нормально, — сказала она, видя мое смущенное выражение лица. — Спасибо, что сказали. В сущности, вы правы, у нас тут все, что угодно, может быть…

— Однако, — осмелилась заметить я, — вы были так уверены, что Венглер не мог воровать. Если не секрет, почему у него такая репутация?

— Потому что это было всем известно, — сказала Валерия Дмитриевна. — Нехорошо это говорить теперь, на похоронах, но над ним весь завод смеялся из-за его мелочной принципиальности.

— Смеялся? — немного опешила я. — Что же в этом было смешного?

— Ну, понимаете, — сказала главный инженер, потирая виски. — Тут у нас есть дополнительные ворота, через которые бензовозы на территорию завода заезжают. Все, кто имеет личный автомобиль, также имеют право беспрепятственно через эти ворота на территорию крекинг-завода въехать. Только въехать, ничего больше! Однако, вы понимаете, они заезжают через эти ворота с пустым бензобаком, а выезжают оттуда с полным… Это как бы неписаный закон, надо только уметь не попадаться.

— Кому не попадаться? — не поняла я.

— Иногда комиссии приезжают из области, — пояснила, несколько нервничая, Валерия Дмитриевна. Казалось, она начала жалеть, что продолжила со мной разговор на эту тему. — И Михаил Евгеньевич, директор завода, теоретически, если увидит, обязательно будут взыскания…

— Но только он не видит, и никаких взысканий нет, — подытожила я. — Понятно. И что же дальше?

— Так вот, — продолжала главный инженер. — Хотя Венглер имел старую «Волгу», которой, как известно, бензина много надо, он никогда в эти ворота не заезжал, всегда заправлялся на заправке. И со всеми ругался из-за этого воровства, обещал написать в областное правительство. Даже писал жалобу нашему директору, только этой жалобе ходу не давали. Представляете, что это был за человек? И про такого человека Щеглов говорит, что он продавал налево авиационный керосин!..

Это было сказано убежденно и очень серьезно. Впрочем, я собиралась было возразить, что все это может быть чистейшей комедией, просто умелой маскировкой для того, чтобы воровать по-крупному, но не успела: к нам подошел Юрий, сын Венглера, украдкой, с наивным любопытством глядя на меня, и сказал, обращаясь к Рогачевой:

— Валерия Дмитриевна, извините, там панихида начинается, мы вас ждем!

— Ах да, панихида, — сказала она с печальным вздохом. — Я должна речь говорить, так что извините… Вон Щеглов вами займется.

Щеглов действительно уже подходил к нам. Я внутренне вся похолодела, чувствуя, какой ответственный для меня разговор должен сейчас состояться. Виновен Щеглов в происшедшем или нет, это я должна была постараться вытянуть из него именно теперь, потому что неизвестно, когда представится еще возможность для откровенной беседы. Между тем Щеглов с усмешкой смотрел вслед удаляющимся Валерии Дмитриевне и сыну Венглера, не скрывая своего иронического отношения к ним. Я же в этот момент снова почувствовала на себе чей-то тяжелый взгляд. И, обернувшись, снова увидела пухлую, мясистую физиономию. На этот раз ее обладатель был уже довольно близко от меня и смотрел не сзади, а сбоку. Я чувствовала, что у меня внутри все холодеет от такой неслыханной наглости этих бандитов. Щеглов тем временем, проводив взглядом прежних моих собеседников, повернулся ко мне.

— Вас, я смотрю, уже обработали, — нахально заявил он. — Рассказали, каким покойный был замечательным, порядочным, принципиальным человеком.

— Рассказали, — не стала отказываться я.

— И про то, что он на заправках заправлялся, тогда как все остальные на родном заводе, — тоже?

— И про это, — подтвердила я.

— Ну, тогда вам уже достаточно навешали лапши на уши, мне тут делать абсолютно нечего! — И он снова ухмыльнулся.

— Что-то вы слишком веселы для сегодняшнего печального мероприятия, — заметила я. — Почему, если не секрет? Неужели Сергея Викторовича не жалко?

— Жалко? — Щеглов скорчил насмешливую гримасу. — Скажете же такое — жалко! Впрочем, — он вдруг серьезно кивнул, — вы правы, мне Венглера не жалко, а от всего здесь происходящего попросту очень смешно.

— У вас своеобразное чувство юмора, — заметила я.

— Может быть, — согласился Щеглов. — Но с другой стороны, как же мне не смеяться? Собрались солидные мужики, вон даже из Москвы чиновник приперся! Все с самым серьезным видом говорят о том, какой кристальной честности и высоких нравственных качеств был покойный. Вон послушайте!

Действительно, взгромоздившийся на трибуну толстый директор завода как раз произносил эти самые слова. Щеглов слушал все это с презрительной гримасой.

— А разве это не правда? — поинтересовалась я. — Разве Венглер не был человеком высокой порядочности?