Сандуны: Книга о московских банях

Купцы-банщики друг на друга ябедничали, а когда надо, вдруг соединялись все вместе против управы. Бирюков козни Попову строил, а вдруг позвал и его, и других конкурентов, серебром скинулись и длинную бумагу совместно подписали: дескать, уж очень управа банщиков обижает. И скот дорожает, и хлеб, и деготь, и холст — одни бани как были дешевые, так и остались: пятак за вход. Уж двадцать лет прошло, как цену установили, и все прежняя. И за пар, и за сторожбу, и за воду горячую и холодную, да еще за веник — а всего пятак.

Коллежского регистратора Ивана Федорова тоже подписать уговорили — так уважительнее будет: не банщик, только дом с банями в аренду сдает. Получится, что человек за чужую беду печалится. Сопя и мучаясь, с превеликой мукой вписали под бумагой свои имена все знатные банщики — Смирнов, Бирюков, Соколов, Сахаров, Афанасьев.

Писарь складно все составил, так и не скажешь: «Высочайше утвержденная в 1846 году такса на вход в бани составлена на основании существовавших тогда цен на материалы, необходимые для банного промысла». Купцы жалостно плакали: дескать, «цена на дрова и веники возвысилась почти…» Тут купцы немного поспорили. Один сначала сказал, надо писать, что цена увеличилась в 10 раз. Пусть проверят — кто это помнит, какая цена была на дрова двадцать лет назад! Другой клялся, что если и возвысилась, то разве что чуток. Поторговавшись, велели нанятому грамотею писать: «…возвысилась почти впятеро, и такая плата в настоящее время настолько низкая, что вместо доставления торговцам пользы приносит убыток».

Купцы знали, что врут. И знали, что не поверят, но когда торгуешь, так начинай свысока — потом спустишь: и ты выгадал, и покупатель будет рад-радешенек, что сбил. Купцы снова жаловались — благородными словами: «московская администрация, ввиду усилившейся в торговле конкуренции и постоянно возвышающихся на рынке цен, нашла удобным существовавшие прежде таксы на мясо, хлеб и прочее ныне совершенно уничтожить». Так почему же одних банщиков и обижают? Они просили поставить хотя бы такую цену: в простонародных банях с посудою (то есть с шайкою), но без веника — пятак, а за веник платить особо. В дворянских — не гривенник, а хотя бы 20 копеечек.

Прошение купцов разбиралось, как то водится, долго. Шесть лет! Но все было чин по чину.

Сначала спросили начальника торговой полиции Юнга, имеет ли он мнение на сей счет. У Николая Лукича Юнга на сей счет мнение было: банщиков не любил — сквалыги. Юнг не спеша сочинял свой ответ. Напрасно купцы думали, что никто не помнит о ценах, что были двадцать лет назад. Юнг хотя и не помнил, но документик нашел. Он им покажет — «возвысилось почти впятеро»… Сначала он изобличил в другом.

Купцы давным давно нарушили все постановления, а они высочайше утверждены — самим царем. Такса в дворянские установлена 10 копеек, а они без всякого права берут и 15 и 30. А в простонародных — не стыдятся признаться — дерут пятак, по закону же следует 4 копейки и грош. Видите ли, потому что «установилось прежде, а не им менять, что прежде установлено»! Так ведь и прежде было нарушение царского слова. А во многих банях до того дошли, что все отделения дворянскими считают, будто они с большой роскошью и удобством сделаны. Чуть почище, да сажу соскребли, и все. Во многих банях нет даже и простых дворянских — все нумера семейные. Но за них берут и рубль и полтора. А таблиц с таксой, как то велено, ни в одной бане не вывешено.

Юнг все заметил. И что коллежский регистратор Иван Федоров бумагу подписал, а ему, скажите, какое дело до всего: арендатор, и все. И будет банщикам тем прибедняться: «вместо доставления пользы — убыток»… Стыдились бы врать! Самые зажиточные из всех московских банщиков, а сами недавно приказчиками в банях служили, а то и совсем голышом в них бегали. Если так обедняли, с чего же собственные заведения купили?

«Цены на веники, шайки и дрова возвысились». Так и на все возвысилось, только «надобно все-таки полагать, что содержатели торговых бань не находят возвышение это очень чувствительным, так как никем из них не сделано никакой попытки к устройству топок, которые нагревали бы возможно большое количество воды при наименьшей затрате топлива».

Он сердился, но гнев смирял, говорил благородно — презирал выбившихся в люди темных деревенских мужичков, которые брали не умом, а лютостью. Вот придумали паровое отопление, в московских домах его ставят, а купцы деньги жалеют сделать такое же отопление в банях: ведь самим же выгодно и люди угорать не будут.

Сдерживая ярость, Николай Лукич писал, что за двадцать лет увеличилось и население города, и народу нынче пруд пруди — значит, и доход от этого промысла увеличился, а бани «остались в первобытном состоянии». Азиатчина: прислуга в банях жалованья не получает! Еще сама платит хозяевам за право служения в банях! Известно, на что живут, — на чаевые.

Начальник торговой полиции настаивал: «Возвышение ныне существующей платы за вход в торговые бани было бы преждевременным». И доказывал это обстоятельно.