Сандуны: Книга о московских банях

«Вглядываясь в изложенные пункты, — от имени Бирюкова учено писал нанятый грамотей, — можно усмотреть, что управа весь свой отказ основывает единственно только на расстояниях от предлагаемых мною к устройству бань до различных казенных зданий и прилегающих рек, не объявляя, почему именно эти расстояния могут служить препятствием к моему предприятию…»

Петру Федоровичу нравилось, когда писали тягуче и мудрено — на манер начальника торговой полиции. Получалось фасонисто и благородно, — но только Юнг умел закрутить позаковыристей. Однако и стряпчий не зря брал деньги, умел напирать на главное — на права, которые царем даны. Писал именем купца, что доводы эти считает «незаконными, так как они не подкреплены ни законами, ни какими-либо распоряжениями властей. Кремлевские бани будут достаточно удалены — Кремлевский дворец и Оружейная палата от них за стеной». Что ж это, дескать, сочинители Кремлевскую стену не заметили? И про улицу забыли, и про два тротуара — что ж, и это, что ль, не расстояние? «Кроме того, если бы даже ничем не отделялись бани от упомянутых зданий, то и тогда это не могло бы служить причиною», так как нет закона, который определяет расстояние бань от казенных зданий.

Близка Москва-река и близка под землей Неглинка? Ну и что ж с того? «Это скорее может считаться удобством, а не препятствием». В те же реки уже опускают мыльную воду две Смирновские, Бирюковские (Петр Федорович не щадил себя — поздно, теперь не запретишь), Козловские, Сандуновские Фирсанова (которые сам и арендовал). Они же находятся от Неглинки только еще ближе!

А самое главное, неправильно господа мерили. Не 550 саженей, а ровно 704 до Зачатьевских — сам измерял. Купцу Попову та же управа дала разрешение на постройку Строченовских бань, а от них до городских Кожевнических 840 саженей. Выходит, 704 — близко, а 840 — далеко? Управа толкует Высочайше утвержденное положение как ей хочется. «В законоположении не указано, какое именно расстояние следует считать близким от городских бань, а какое достаточным».

Врача же Дудкина Бирюков и совсем посрамил. Запах от бани? «Этот пункт даже не требует опровержения. Гигиена не только не терпит в городах бань, но даже требует устройства их. Чистота тела человеческого, — наставлял купец кудрявыми письменами, — в большинстве случаев лучшая мера для поддержания здоровья и служит отвращением многих болезней. Врач, свидетельствовавший местность, или не знает, что такое гигиена, или же принцип его считать нечистоту лучшей гигиенической мерой».

Очень радовался Петр Федорович, что складно получилось — пятак набавил умелому стряпчему. Но только зря потратился. Городской голова прочитал и начертал в углу собственноручно: «Оставить жалобу московского купца П. Ф. Бирюкова без уважения…»

Ах, без уважения! Петр Федорович не любил старых знатных господ, которым все в даровую досталось — имения и деньги. И еще за то, что подбородок высоко держали, нос от купцов воротили, но все-таки к Воейковой решил поехать самолично. Дорогой, в экипаже все повторял имя-отчество ее, очень трудное — Юлия Адольбертовна, а как приехал и представился, все начисто перепутал, сказал ей невинно:

— Ульяна Арабековна, давайте, барыня, вместях за бани постоим. Друг дружке не помешаем, а вместях способнее будет.

Юлия Адольбертовна улыбнулась, в гостиную позвала, даже чаем приказала угостить, однако от дела уходила, ничего толком не ответила. Глядя, как купец подносит ко рту блюдечко, как грызет мелко сахар, чтобы потом запить чаем, уклончиво отвечала, что она и дело-то как следует не знает, что всем ведает брат ее — Владимир Адольбертович, а Бирюков не верил, знал, что барыня, хотя и женщина, и дворянка, сама всем воротит, в Петербург за подмогой ездит, там у нее заступников пруд пруди. Только и пообещала, что поверенного пришлет, пусть он обо всем договаривается.

Подпоручикова вдова связываться с Бирюковым не хотела. И боялась, что тот ее обведет. Да и не нуждалась в нем. Ей хоть во всем и отказывали, но она понимала, что по сравнению с Бирюковым ее дело во многом выигрышнее. Правда, от Волхонки Зачатьевские бани были еще ближе, чем земля Бирюкова, но зато от Кремля дальше. В прошении она про Волхонку и не упоминала, писала про Лебяжий переулок, чтобы показать, что бани будут от проезжих дорог и совсем в стороне. Воейкова обещала городской управе, что бани ее будут на манер европейских, похожие на санкт-петербургские Вороненские, но еще лучше. Конечно, не обойдется, как то и положено, без простонародных бань, но уж очень хороши будут дворянские и еще нумера семейные для благородной публики.

Городская управа, хоть и сообщила Бирюкову, что госпоже Воейковой тоже отказано, сама Юлия Адольбертовна не считала свое дело проигрышным. У нее имелись убедительные возражения по каждому пункту. Ей отказали потому, что от будущих бань, рядом с ее домом, близок — тут же, за стеной, на Волхонке, — водочный завод и склад спирта купца Попова. Разве это довод?