«Государь император, – говорилось в приказе, – 31 сего марта высочайше повелеть соизволил дочь отставного капитана девицу Веру Ивановну Засулич взять под стражу и содержать ее в Доме предварительного заключения впредь до особого распоряжения».
Приказ графа предписывал прокурору палаты Лопухину сделать распоряжение о немедленном приведении высочайшей воли в исполнение.
Ночью по городу шли обыски. Они продолжались и наутро, но результатов не дали. В десять утра к графу Палену явился только что назначенный вместо Трепова новый градоначальник Козлов и положил ему на стол небольшой белый листок.
– Это что? – выпучил глаза Пален.
– Прокламация, ваше сиятельство. По городу ходит…
– За ночь успели выпустить!
– Они все могут, ваше сиятельство. Возликовали… Воодушевились постыдным приговором присяжных.
Пален угрюмо выслушал доклад градоначальника. Всюду только и разговору, что о вчерашнем событии. Возбуждение умов большое. Многие приветствуют оправдание.
Граф с ожесточением кусал сигару, часто повторял: «Эти мошенники, пожарной трубой надо было их разгонять». Читая прокламацию, никем не подписанную, горестно ахал. В прокламации говорилось:
«13 июля петербургский градоначальник Трепов нанес оскорбление всем честным людям, отказывающимся лизать руку своих злодеев. Торжествуя свою легкую победу, Трепов думал, что укротил всех непримиримых врагов произвола… Но пробил и его час…»
– Черт знает что такое! – негодовал граф. – Желеховский прав: это все вместе – чистая революция! Ужас!
«Оправдывая Засулич, – говорилось далее в листовке, – представители общественного суда обвинили всю систему, на которую Засулич так самоотверженно подняла свою руку.
Давно русское общество не праздновало такой победы»…
– Чистая революция, – бормотал Пален. – Да, ошиблись мы, не надо было это дело поручать присяжным. И вообще впредь не давать им таких дел…
Тем же утром граф принимал Кони.
Тяжелый, неприятный это был разговор – и для Кони и для графа.
Эпилог
1
В наше время почти не принято кончать повествование эпилогом, и все же быль, о которой здесь рассказано, придется закончить именно так. Тем более, время, как видите, у нас давнее, а эпилоги тогда встречались часто.
И сразу же перенесемся в другой век.
Шла весна 1901 года.
Многое изменилось за минувшие годы в мире, в России и в судьбе людей, о которых вы тут узнали. Двадцать с лишком лет, прошедшие после описанных нами событий, были, возможно, и не столь бурными, как бывает при больших войнах и социальных потрясениях. Но времена всегда приносят человечеству что-то новое, и в истории нет годин спокойных.
Итак, шел уже 1901 год, была весна, а происходило то, о чем мы сейчас расскажем, в немецком городе Мюнхене.
Поздно вечером в небольшой квартире на окраине Мюнхена Вера Засулич сидела за столом и писала статью. Теперь это была уже пожилая женщина с поседевшими волосами – пожалуй, единственной и наиболее заметной переменой в облике Веры Ивановны. В остальном в ее внешности существенно ничего не изменилось. Та же худенькая фигурка, та же бледность лица и сосредоточенность во взгляде, та же простота в одежде. Казалось, на ней и сейчас то самое черное строгое платье, в котором она была на суде.
О чем писала Вера Ивановна? Прежде, чем ответить на этот вопрос, надо кое-что сказать о ее судьбе.
Сложный путь прошла Вера Ивановна, долгий и, мы бы сказали, очень извилистый. Жизнь ее прошла в непрерывных исканиях, были взлеты, были и падения и снова поиски. Встречала она многих видных и великих людей – тут ей судьба улыбнулась. С Марксом Вера была в переписке, Энгельс называл ее «героической гражданкой» и был дружески с нею знаком. С Плехановым она работала в заграничной эмиграции бок о бок много лет. Вместе с ним создавала первую русскую марксистскую группу «Освобождение труда» в Женеве, и было это еще в ту пору, когда в России многие продолжали верить в крестьянскую общину как начало всех начал.
Судьба судила Вере Ивановне стать одной из первых русских женщин-народниц. Но уже вскоре после своего побега за границу (как ни пытались ее поймать и снова посадить за решетку после суда, это не удалось полиции) Засулич порывает с народническими иллюзиями и становится одной из первых русских женщин марксисток.
Отречение от прошлого было настолько полным, что историю с Треповым она старалась даже не вспоминать.