Санкт-Петербургская быль

Мучительные раздумья Веры Ивановны в те страшные весенние дни 1878 года, когда она сидела в петербургской «предварилке» и ждала суда, не прошли даром. Очень помог Вере Ивановне встать на правильный путь Плеханов, с которым она сдружилась на долгие годы.

Когда меньше года назад в Женеву приехал молодой Ульянов с планом создания новой общерусской газеты – по-настоящему новой, боевой и подлинно марксистской по духу, Вера Ивановна воодушевилась и вслед за Плехановым тоже горячо поддержала этот план.

– О как славно! – твердила она. – Чем еще и жить, чего еще ждать? Поработаем для Россиюшки, поработаем!

Очень она тосковала по России, по родным просторам, по особому питерскому воздуху. Тоска эта мучила Веру Ивановну, пожалуй, больше, чем других из эмигрантской группы «Освобождение труда».

Каждый из них, в особенности Плеханов, блистал своими талантами. Писал много и переводил. А Вере Ивановне казалось, что ее жизнь идет скучно, серо, хотя и она писала и переводила. В числе ее заслуг был и перевод на русский книги Энгельса «Развитие социализма от утопии к науке». Когда Вера Ивановна трудилась над этим переводом, то часто всплакивала, вспоминая свой собственный путь.

За год с чем-то до того, как мы застаем ее в Мюнхене, Засулич удалось по фальшивому паспорту пробраться в Россию и короткое время пожить в Петербурге. Однако скоро ей снова пришлось бежать за границу. Царская полиция уже шла по ее следу, и задержись Вера Ивановна еще день-два в столице, то была бы схвачена.

В Мюнхене Вера Ивановна поселилась недавно. Здесь, в глубокой конспирации, рождаются номера «Искры», возникшей по замыслу и благодаря титанической энергии Владимира Ильича.

Недавно он отбыл сибирскую ссылку, а полон сил и жажды борьбы. Его стараниями в Мюнхене с конца прошлого года обосновалась редакция общерусской газеты «Искра». Печатается она здесь, в Германии, и нелегально переправляется в Россию, где подобранные еще ранее самим Владимиром Ильичем агенты распространяют ее среди рабочих и подпольных организаций партии.

Вера Ивановна – член редакции «Искры» и тоже живет здесь нелегально, как и остальные члены редакции.

Вот для этой-то газеты, для ее очередного третьего номера, и писала Засулич статью, очень трудную для нее.

2

Ночь. Тихо в доме. Давно спят хозяева квартиры, где живет Вера Ивановна.

По паспорту она теперь не Засулич, а Велика Дмитриева, и в полиции ее считают болгаркой.

«Кухня» у Веры Ивановны тут же в комнате: небольшая спиртовка, сковородка, закопченный кофейник, две-три тарелки и чашки – вот и все хозяйство. Издавна привыкла Вера Ивановна сама себя обслуживать. Живет она одиноко, как и прежде.

Спиртовка и сейчас зажжена, и на ней греется черный кофе – любимый напиток Веры Ивановны.

Вера Ивановна уже давно сидит за работой, устала. Она бросает перо, наливает себе очередную чашку горячего черного кофе и, отхлебывая его небольшими глоточками, задумывается над уже написанной страницей. Почерк разбросанный, кривой, нервный.

«Уже несколько лет, как Россия снова вступила в эпоху подъема, несравненно более широкого, чем закончившийся 20 лет тому назад… Но рядом с вестями, говорящими о громадном расширении политического движения, нам попадаются на каждом шагу также сообщения о том, что в „публике“, среди „мирных либералов“, „простых обывателей“ слышатся теперь надежды, предсказания и пожелания, чтобы возобновился снова „террор“, которым закончилось революционное движение 70-х годов. Это говорит, по-видимому, о том же самом широком возбуждении, и тем не менее укрепление таких надежд имело бы, по нашему мнению, противоположную тенденцию: суживать, а не расширять поле борьбы…»

Вере Ивановне и на другие темы писалось трудно, а тут она подолгу задумывалась чуть не над каждой строчкой.

Она, когда-то сама стрелявшая в Трепова, писала в эту ночь статью против террора как политического средства борьбы с самодержавием в России, и нелегко было Вере Ивановне это писать. И не помогал даже крепчайший кофе.

Вставали в потревоженной памяти те дни… Вот ее бьют после выстрела, вот допрашивают, вот судят. Сколько таких, как она, шли и после нее на подвиг великого самопожертвования! И что же? Одни отдали жизнь, кончив ее на виселице, другие, как Фроленко, и сейчас еще томились в Шлиссельбургской крепости.