Санкт-Петербургская быль

Мы не станем затягивать изложение беседы Фроленко и Малиновской. Ничего нового мы бы не узнали. Фроленко прав: теперь все прояснилось. Вера Засулич, взяв на себя исполнение приговора, давно вынесенного Трепову в революционных кругах Питера и юга, пожертвовала собой, освободив других от такой необходимости. Сколько тут ни говори, а ничего уже не поделаешь. Казалось, Вере не спастись. В двадцать семь лет сама вычеркнула себя из жизни.

– И все-таки надо подумать, надо подумать, – твердила Малиновская, прощаясь у Литейного проспекта с Фроленко. – Вам, конечно, тоже надо уехать, могут до вас добраться, а мы тут еще посмотрим, подумаем.

– Вера меня не выдаст, я не тревожусь!

– Еще бы! Дорогой мой, она никого не выдаст! Но лучше не искушать судьбы. Сейчас всю полицию, всех ищеек поднимут на ноги! А это собаки опытные!..

Снова забежим несколько вперед и скажем, что в тот же день компания южан и кое-кто из питерских «троглодитов», которым грозила опасность, снялись с места и укатили из столицы вслед за Машей Каленкиной.

Вернемся, однако, к Вере и всему тому, что происходило внутри дома на Гороховой после выстрела.

Глава пятая.

«Обычный уголовный опус»

1

Вот эпизод, с которого хотелось бы начать эту главу, продолжающую рассказ о необычных событиях, которые потрясли Санкт-Петербург.

Вера сидит со связанными руками в комнате «особых происшествий» и ждет, что с ней будет дальше.

Что она в те минуты переживала? Читаем ее запись: