Санкт-Петербургская быль

«Сильный защитник, – думал Кони и озабоченно качал головой. – Все складывается как раз против того, чего хотел бы граф».

Поколебавшись, Кони отказал Александрову. Так и так, мол, свидетели эти, написал судья в определении, «имеют показывать по обстоятельствам, не составляющим, по мнению суда, предмета настоящего дела». При желании полнее ознакомиться с хитроумным языком этой бумаги в ней можно было бы еще прочесть, что, по мнению суда «свидетели эти не могут разъяснить своими показаниями мотивы преступления, так как подсудимая не указывает, чтобы от кого-либо из них она слышала о причинах и поводах наказания Боголюбова».

Действительно, подсудимая никого из них не знала. И вовсе не от них она услышала о драме в «предварилке». Все это была правда.

Но, отказывая защитнику, Кони знал: в своде законов есть лазейка, которой Александров не преминет воспользоваться. Где-то на пятой сотне статей уголовного судопроизводства был пункт: в случае отказа в вызове свидетелей за счет суда подсудимая имеет право вытребовать свидетелей, в которых заинтересована, за свой счет. Александров немедленно воспользовался этой лазейкой, подал судье такую просьбу от имени Засулич и добился своего. Вызов затребованных им свидетелей пришлось разрешить.

«Плохо на двух стульях сидеть, – вздыхал Кони, подписывая разрешение. – Беда быть либералом. Уж лучше что-нибудь одно».

Тревога камнем легла на душу. Анатолий Федорович опасался: могут случиться большие неожиданности. Пален требует осуждения Засулич, а что, если присяжные в самом деле возьмут да оправдают ее? Симпатии общества отнюдь не на стороне Трепова. По мере приближения назначенного дня разбора дела Засулич в столице все чаще начинали поговаривать: «Авось и на треповых найдется закон!..»

Как-то под вечер Кони сидел у себя в судейском кабинете и работал. В дверь постучали каким-то нервным стуком.

На пороге вырос худощавый мужчина в прокурорском мундире.

Это был Андреевский, по должности товарищ прокурора, человек, к которому Кони хорошо относился, а тот души не чаял в судье и часто обращался к нему за советами.

– Ну дела, я вам доложу! – сразу начал на высокой ноте Андреевский.

Он грохнулся на диван, схватил со стола и потянул к носу флакончик с нашатырным спиртом, который Кони держал для посетителей.

– Что с вами, Сергей Аркадьевич? – спросил Анатолий Федорович.

– Да черт знает что творится на белом свете! Желеховский мог бы снова воскликнуть: «Это чистая революция!»

– Но в чем дело, друг мой?

Андреевский с бешеной силой всплеснул руками.

– Обвинителя не могут найти! Создатель мой!

В одной из своих записей Кони, со свойственной ему обстоятельностью, рассказал, что за история была с обвинителем.

«Первоначальный выбор Лопухина остановился на товарище прокурора Жуковском. Умный, образованный и талантливый мефистофель петербургской прокуратуры был очень сильным и опасным обвинителем».

Но Жуковский отказался обвинять Засулич. У него-де брат в Женеве, тот, будучи политическим эмигрантом, попадет в трудное положение, нет, увольте-с.

И тогда Лопухин, на чьей обязанности как прокурора судебной палаты лежало назначение обвинителя, вызвал к себе человека, который сейчас сидел перед Кони.

– Ах, вот как? – широко раскрыл глаза Анатолий Федорович. – Я уж понимаю. Вам предложили ту же роль, но и вы отказались обвинять Засулич?

– Да, и погиб, наверно! – трагическим тоном и в то же время нервно смеясь отозвался Андреевский. – Но черт побери, есть же на свете честь, справедливость, вера в истину! Как с ними-то быть? В собственных глазах выглядеть подлецом? Нет уж, увольте-с, на это я не пойду!

Андреевский опять понюхал флакон с нашатырем и потом рассказал, как было дело.

«На предложение Лопухина, сделанное в присутствии прокурора Окружного суда Сабурова, он ответил вопросом о том, может ли он в своей речи признать действия Трепова неправильными? – рассказывает Кони. – Ответ был отрицательный».

Еще бы! Как мог Лопухин дать в обиду Трепова, ежели сам граф Пален благословил порку Боголюбова.

Андреевский, по свидетельству Анатолия Федоровича, несмотря на всю затруднительность своего положения, повел себя благороднейшим образом.