Санкт-Петербургская литература Альманах 2023

– На, пиши. Сегодня двадцать девятое июля одна тысяча… Да не смотри на меня дурнем, под диктовку мою пиши: сегодня двадцать девятое июля одна тысяча девятьсот сорок четвертого года. Написал? Так. Теперь напиши тоже самое, только с левым наклоном.

– Попробую, товарищ лейтенант. Только вряд ли у меня получится с наклоном.

– А ты не тушуйся, – притворно ласково пропел белобрысый, – может, что и получится.

Владимир понял к чему эти упражнения по чистописанию. Он встал.

– Товарищ лейтенант, виноват… Я, я сам себе эту бумагу написал.

На физиономии лейтенанта засияла снисходительная улыбка:

– Вот видишь, уже лучше, уже теплее. Значит, и должностную подпись подделал. Так?

– Никак нет, товарищ лейтенант. Подпись ставила медсестра, Екатерина Ва…, – Пулькин осекся, сообразив, что негоже подводить медсестру, оглашая ее фамилию.

– Так, значит, сообщники имеются.

– Никак нет, товарищ лейтенант.

– Помолчи, голубчик. До тебя здесь один ну так хотел быть похожим на дезертира, а на поверку оказался полицаем. Два дня юлил и все напрасно. Разъяснили мы его. Говори все, как есть, кто ты, откуда, куда шел.

Владимир собрался с мыслями и принялся излагать свою историю. Слушая, лейтенант вдруг стал подмигивать и, покачиваясь на табуретке, с издевкой повторять за Владимиром: Кома…, морг…, похоронка…

Владимир побледнел и почувствовал, как по спине поползли капельки холодного пота.

Белобрысый запрокинул голову и по-мальчишески засмеялся.

– Ну, комик, ну артист! – и вдруг, побелев от ярости, наклонился к самому лицу Владимира. – Даю тебе сроку до завтрашнего утра, вспомнить все как есть, хорошенько вспомнить! – и, обратившись к конвоирам, бросил. – Уведите этого артиста.

* * *

Владимира отвели на другой конец деревни и посадили в глубокую яму. На дне валялась груда разбитых черепков, ошметки луковой шелухи да полусгнивший ящик.

«Немного же они здесь потрудились», – подумал Владимир об «энкавэдешниках», догадавшись, что совсем недавно на месте ямы был деревенский погреб, у которого фугасом сорвало крышу и завалило вход.

Вскоре в яму спустили кусок хлеба и кружку воды. Хлеб был сырой, непропеченный, но Владимир мигом его съел, примостился на ящик и, глотая из кружки тепловатую воду, стал собираться с мыслями:

«Если они мне пожрать дали, значит, в расход пускать не собираются. Да и никаких прав на это у них нет, чтобы без суда и следствия в расход пускать меня, бойца Советской Армии! – Пулькин вспомнил чувство тревоги, охватившей его перед уходом из госпиталя. – Ну, надо же было мне на этих мордоворотов наткнуться! У них одно: «Руки вверх!», а кто ты им наплевать. Да, дело мое штрафбатом пахнет. Пока там разберутся, сколько воды утечет».

Незаметно день склонился к вечеру. Высокие легкие облачка вспыхнули розовыми дымками и, темнея, исчезли. Наступила ночь, и с ней к Владимиру пришел глубокий, чуждый тревог и волнений сон.

Проснулся Владимир под утро от холода. Пытаясь согреться, он охватил себя руками и принялся ходить из угла в угол ямы. Так он «намотал» не один километр и стал опасаться, что о его существовании могут долго не вспомнить, как вдруг в яму спустили лестницу. Склонившийся над краем охранник, крикнул:

– Ну, что, выспался? Вылезай!

В избе за столом сидели двое: тот же белобрысый лейтенант и немолодой майор в очках. Майор, сверкнув стеклами очков, поднял голову и внимательно посмотрел на Владимира.

– Фамилия, имя, отчество, звание, часть?

Живо отвечая на вопросы, Владимир почувствовал, что перед ним именно тот, кто быстро во всем разберется и поможет ему, Владимиру Пулькину, выбраться из этой дурацкой истории.

– Родители живы?

– Отец жив, товарищ майор. Мать в тридцать девятом от туберкулеза…

– Отец на фронте?

На какое-то мгновение Владимир замялся, но тут же открыто посмотрел на майора.

– Никак нет, товарищ майор, осужден по 58-й.

– За что?

– Ошибочно, товарищ майор.

– Ошибочно у нас никого не осуждают, – вставил белобрысый. – Значит, было за что.

– Не перебивайте, лейтенант, – майор посмотрел на Владимира. – Продолжайте.

– Статью ему переменили. Бабка в Москву к Калинину ездила. Осудили за халатность, а срок вдвое скостили.

– Ну, а здесь как оказались?

Владимир тяжело вздохнул:

– В общем, нештатная у меня история, товарищ майор. Десять дней назад…

Владимир говорил неторопливо, подыскивая подходящие слова, стараясь ничего не упустить. Те подробности, которые еще вчера казались ему малозначимыми, обрели с появлением майора совершенно иной смысл, и, внимательно наблюдая за сосредоточенным взглядом офицера, Владимир чувствовал, как его собственный голос звучит все спокойнее, все увереннее, вопреки ядовитым ухмылкам белобрысого.

– Вот такая у меня история, товарищ майор, – закончил свой рассказ Владимир, с надеждой вглядываясь в непроницаемое лицо майора.

Майор, постукивая карандашом по столу, довольно долго молчал, а потом повернулся к лейтенанту:

– Федоров, зачем вы бойца в яме держите?