Санктуарий

Вся наша профессия зиждется на согласии. Если нет подлинного, открытого согласия на основе полученной информации, все действительно… идет наперекосяк.

Достаточно посмотреть на то, что я сделала для Джулии с Альберто. Или для Эбигейл с Майклом. Если бы мужчины знали и согласились, чтобы я использовала магию и изменила их поведение, их воля в сочетании с моим искусством дали бы идеальный результат.

А вот без их согласия моей магии пришлось взять на себя весь груз. И результаты оказались чрезмерными: одержимый карьерой Майкл и нелепо преданный Альберто.

Неужели Эбигейл права?

Я и так считала себя в ответе за то, что Дэн сотворил с Харпер – просто тем, что его вернула. Но, может, все еще хуже? Может, моя магия его изменила?

Думать так невыносимо.

Харпер изнасилована. Дэн превратился в чудовище. Из-за меня? Лучше бы я вырвала себе язык, чем произнесла те слова силы над изломанным телом Дэна. Отрезала бы пальцы, которые прочертили знаки силы и привязки на его бледной коже. Осушила бы вены, влившие животворящую кровь в его онемевшие губы.

Я сожгу мой экземпляр «Старкросс» и плюну на пепел!

Вопль Эйры опережает мой собственный. Мой милый фамильяр корчится на ковре, вереща от боли. А ведь это с ней творит моя боль! Но я ничего не могу поделать. Ужас пожирает меня изнутри. Я привязана к позорному столбу своей вины и горю на ее костре.

Сквозь туманящую боль и слышу стук. Я смутно вижу, что предметы на каминной полке Пьера трясутся. Фоторамка, стоящая на видном месте, слетает и разбивается. Осколки стекла разлетаются по полу, и я ощущаю острый чистый укол в лодыжку.

Позади меня что-то шумно падает. Эйра кричит. Откуда-то прилетает холодный ветер.

– Стол!.. О, Господи, он… – стонет перепуганный Гринстрит.

Краем глаза я вижу, что следователь тянется к пистолету.

Кто-то трясет меня, окликает по имени. Мужской голос.

Пьер. Мой друг. Единственный оставшийся друг.

– Сара! – повторяет он снова, настойчиво. – Сара, прекрати!

Я не хочу прекращать. Я хочу, чтобы этот дом тоже сгорел – и я вместе с ним. Потому что я все это время заблуждалась. Дэниел Уитмен – не чудовище. Чудовище – я.

Я.

Я отталкиваю Пьера, почему-то став неестественно сильной. Он шатается и, задыхаясь, отлетает к стене. Следователь хватает пистолет и поднимает его.

– Нет! – кричит Пьер.

Он бросается, но не к следователю. Ко мне. Крепко меня обнимает.

– Прекрати, Сара! – орет он. – Ты ничего не сделала. Дэниел всегда был плохим. Он был плохим и раньше.

93

Мэгги

После крика Пьера стол – который, блин, воспарил – встает обратно на пол. Я взвизгиваю по-щенячьи. Такое ощущение, будто каждый волосок у меня на голове встал дыбом, и я обнаружу у себя колдовскую седую прядь. Не знаю, что это была за херня, но она была неестественная. И дьявольски страшная.

Рука у меня вытянута, пистолет в дрожащей кисти наготове, чтобы прострелить Саре Фенн голову. Что угодно сделать, лишь бы больше ни секунды не видеть того, что тут могло произойти.

Кошка на ковре пускала пену из пасти и рычала, словно от моментального развития бешенства, но внезапно замирает, распластавшись, словно упавший младенец. Померла?

Это сделал Пьер? Может, он ведьмак и передал свои способности по наследству своей девчонке Изабель?

Но, может, он просто принес спокойствие обычным способом, ошеломив Сару Фенн: она сидит, ошеломленная, и грудь у нее вздымается и опадает от тяжелого дыхания.

– Это была не ты, – воркует Пьер, сильными руками укладывая голову подруги себе на плечо. – Дэниел уже задолго до того был плохим.

Он гладит ржаво-рыжие Сарины волосы, словно родитель, утешающий ребенка.

Мы с Честером переглядываемся. Тот бледный и мокрый, словно он сделан из воска и начал таять. Он жестом предлагает мне опустить пистолет.

– Пьер! – я стараюсь вложить в это обращение всю свою полицейскую властность. Ее набирается немного. – Не желаете объясниться?

И когда он начинает говорить, все наконец складывается.

– Когда мы с вами разговаривали, агент, вы спросили, верю ли я Харпер. И я сказал, что верю, но на самом деле я подумал: «Неужели она настолько не доверяла мне или своей маме, чтобы нам рассказать?» Это не давало мне покоя. Я решил, что она могла все рассказать Иззи, но моя малышка отказалась об этом говорить, только твердила, что Харпер говорит правду. Вот только я не мог понять, по какой причине она не хочет ничего рассказать, поэтому не отставал.

Пьер вздыхает так глубоко, что все его тело приходит в движение – словно он боится, что вот-вот может забыть, как дышать.

– Та комната, откуда Дэниел упал шесть лет назад? Это была комната моей дочери. Иззи рано пошла спать, а остальные трое смотрели кино. Вот только Дэн решил ее навестить.

Пьер рассказывает, а я пытаюсь сориентироваться. Иззи было одиннадцать. Дэниелу – двенадцать, в этом возрасте парнишки начинают вытягиваться и крепнуть. Начинает вырабатываться тестостерон. Он уже на пути к своему атлетическому телосложению. Но Иззи еще совсем ребенок.