Сатирические очерки

Не знаю, мой хладнокровный читатель (если ты дал себе труд дочитать статью до этого места), не знаю, прав ли господин Сан-Деле, дурно отзывающийся об Испании и о нашей лености. Может ли случиться, чтобы он с удовольствием снова вернулся к нам (так сказать, пришел бы к нам завтра)? Отложим-ка этот вопрос до завтра, так как ты, читатель, несомненно утомлен сегодняшним чтением. Если завтра или послезавтра тебе будет не лень посетить книжную лавку, не лень вынуть из кармана кошелек, не лень открыть глаза, чтобы заглянуть в те статьи, которыми я намерен тебя угостить, то поведаю тебе, что хотя я все это вижу, все это знаю, но помалкиваю и об этом и еще о многом другом; мне также не раз случалось испытать на себе действие лени, порожденной особенностями нашего климата или другими причинами;

из-за лени мне не раз случалось терпеть неудачу в любовных делах, прекращать начатые хлопоты, отказываться ох надежды на получение должности, которой при известной активности с моей стороны я мог бы легко добиться. Наконец, из-за той же самой лени я отказываюсь от важных и необходимых визитов, тогда как именно связи и обществе могли бы быть мне полезными в течение всей жизни. Признаюсь, что нет такого дела, которое я не отложил бы на завтра, хотя бы и смог сделать его сегодня. Знай, что я встаю в одиннадцать часов утра, а после обеда снова отдыхаю, до хрипоты болтаю в кафе, как это и подобает настоящему испанцу, семь или восемь часов подряд. Когда кафе закрываются, я медленно плетусь каждый день в одну и ту же компанию (из-за лени я дружу только с одной компанией), там я выкуриваю одну за другой множество сигар и просиживаю таким образом, не сходя со стула, до двенадцати или часу ночи. Часто из-за лени я даже не ужинаю; бывают случаи, что из-за лени я не ложусь в постель. В заключение, мой дорогой читатель, скажу тебе, что во многих случаях, когда я доходил до отчаяния, ни один не заставил меня повеситься – и всё из-за лени. Чистосердечно признаюсь также, что и настоящую статью я задумал еще три месяца тому назад, но единственное, что у меня было написано на чистом листе, – это заглавие: «Приходите завтра». Хотя я каждое утро и каждый вечер собирался начертать что-нибудь на этом листе, но всякий раз, гася свет, я говорил себе с наивнейшей убежденностью в правоте своих решений: «Ничего, напишу завтра».

Благодарю тебя, боже, что это завтра, наконец, наступило и оказалось для нас вовсе не плохим, но горе нам, если придет день, после которого никогда не наступит «завтра»!

Заключение[134]

Вышли уже тринадцать номеров журнала, и истекло почти десять месяцев с тех пор, как мы, подгоняемые коварным врагом, вызывавшим нас на разговор, начали свою болтовню.

– Так что же? Разве не найдется, о чем поговорить? – скажут нам.

– Наоборот, у нас есть много о чем поговорить, но обдумав наедине все то, о чем говорить не следует, то, о чем говорить не хочется, и то, чего сказать нельзя (а для нас это самое существенное), мы объявляем читателям о нашем решении смиренно уступить место любому, кто захотел бы осветить ту часть картины, которую наша слабая кисть оставила в тени. Откровенно говоря, когда мы приступали к этому рискованному предприятию, мы но ведали страха, да и теперь тоже не заботимся о своем спасении, хотя одно только прикосновение пера к бумаге уже заставляет нас дрожать с головы до ног. В настоящее время, когда, в силу крайней раздражительности наших современников, приходится брать в руки одновременно и шпагу и перо, чтобы убедить ударами тех, кого не могут убедить разумные доводы; в дни, когда необходимо убивать на дуэли одного за другим всех глупцов, мы не чувствуем себя в силах разрешить столь сложную задачу: пусть кто хочет убивает мавров, а мне они ничего дурного не сделали.