Счастливый Кит. Повесть о Сергее Степняке-Кравчинском

Баранников зашел в какой-то подъезд, чтобы не мозолить глаза дворникам. Начали поливать улицу. Чего доброго, польют и генерала. Напоследок. Ах, нет ничего невыносимее ожидания! Грязная вода стекает с плит тротуара на мостовую. В детстве не верил ни в какие приметы, но боялся наступить на черту, отделяющую одну плиту от другой. Не надо наступать на черту. Как хорошо, что не думается о том, что через несколько минут... Вон он! Показался. Медвежья туша в серо-голубой шинели, а за ним Макаров в жандармском мундире. «А вы, мундиры голубые...» Почему не в штатском? Да это же не Макаров! Гуденко! Гуденко — жандарм?..

Идут рядом, разговаривают. Повернули обратно. Причем же тут Гуденко? Балбес, авантюрист Гуденко?..

Но вот он отстал. Не терять ни минуты! Прыжок... Отвратительно. Упругое и мягкое сразу...

Лети, Варвар, лети!

— У тебя озноб,— говорил Баранников.

— У тебя озноб. Я принесла стетаное одеяло,— говорит Фанни. Трясло, прямо-таки подпрыгивал на кровати. Может, в самом деле стопочку джина?

— Как я рад тебя видеть! Значит, ничего не повторилось.

— Хорошенькое дело — не повторилось! Новый приступ. Может, это малярия? Может, из Индии какую-нибудь лихорадку занесли? Кажется, малярия не заразная... Пожалуй, все-таки надо джина.

— Джина так джина. Качай, Басманная! Делай что хочешь. Мне хорошо.

Свеча горит под розовым стеклянным колпачком. Так спокойно...

Колеса стучат, как сербский бубен в палатке у сердара: «дихтили-дахтили», «дихтили-дахтили»... Уютный женевский домик, хозяйка в высоком чепце:

— Месье по утрам пьет кофе или чай?

Но вот беда: Стефанович носит его шубу с бобровым воротником. Вся Женева знает эту шубу, слишком полярную для этих краев. А кругом говорят, что Швейцария будет, наподобие Германии, выдавать России политических, если можно приплюсовать к инсургенту уголовщину. Бежать в Италию? Где наша не пропадала — пешком через Альпы! Лихо. Только пусть Стефанович продаст эту шубу и купит себе другую. Полиция местная не очень разбирается в приметах. Достаточно и бобрового воротника. Только не хватает, чтобы из-за тебя пострадал другой. «Морозной пылью серебрится его бобровый воротник»...

— Сережа! Ты смеешься? Тебе лучше?

— Совсем хорошо.

Встреча под мостом

— Подайте отставному офицеру pour boir, manger[6] и ездить в омнибусе.

Гуденко безошибочно узнавал русских в толпе посетителей театров и варьете на Пиккадилли. И надо сказать, что просьба о подаянии, пришедшая ему в голову в минуту полного отчаяния, действовала тоже безотказно. Русские подавали хорошо, не глядя на пенсы, а то и шиллинги, зачерпнутые в кармане. Беда только в том, что не так уж много русских в Лондоне.

Костюм его так же изменился, как и образ жизни. Он носил теперь русскую офицерскую фуражку без кокарды, выменянную у старьевщика на цилиндр, в придачу к красному мундиру зуава, плохо сходившемуся на его могучей груди.

Перемена в его жизни началась с того дня, когда Войнич посоветовал ему оставить попечение о Вольном фонде и не входить в объяснения с ^го учредителями. Он сунулся было к Степняку, не застал его дома и увидел в этом перст судьбы. Почему-то он был твердо уверен, что лондонские эмигранты знают об истинной причине, заставившей его попытаться превратить типографию в фабрику фальшивых денег. А как русские революционеры расправляются со шпиками и провокаторами, он узнал еще в Петербурге.