Счастливый Кит. Повесть о Сергее Степняке-Кравчинском

Галлюцинации пропали. Но и барышня тоже. В Казан скую тюремную психиатрическую попала. Прямым трактом.

— Откуда вы это знаете?— крикнул Степняк.— Выдумали?

У него было такое чувство, как будто снова навалилась на него недавняя лихорадка и ночные кошмары, и пот проступил на лбу и мучительно хотелось проснуться, а Гуденко, так же невинно улыбаясь, отвечал:

— Разве такое выдумаешь? Мы не писатели, фантазировать не умеем.

— Откуда же?..— потерянно спросил Степняк.

— Докладывали. Ближайший помощник полковника Селиверстова, правая рука...

Он не мог не заметить, с каким выражением слушал его Степняк, и, наслаждаясь его отчаянием, продолжал:

— А Оболешев?

— Что Оболешев? Я его мало знал.

— Зато он вас знал слишком хорошо. Боготворил, по-видимому. И дорого расплатился за своего кумира. Жизнью. Ни больше ни меньше.

— За меня?

— Представьте себе. Именно за вас.

Степняк вытер пот со лба. Можно ли верить этому проходимцу? Сомнений нет — это месть. Вот так он расплачивается за свое провалившееся предприятие. Но откуда подробности? Кошечка? Он прав, конечно, он слишком бездарен, чтобы выдумать такое. Может, где-нибудь вычитал? И при чем Оболешев?

— Брехня, — сказал он не очень уверенно.

— Конечно, так приятнее думать, но факты остаются фактами.

— Какие факты? Что Малиновская была арестована и сошла с ума, я знал раньше вас.

— Допустим, хотя и неправда. А шесть анонимных писем?

— Кому?

— Его величеству государю императору Александру Второму.

— Прекратите этот бред. Вы что-то слышали краем уха. Остальное — брехня.

— Не думал я, что вы такой слабонервный.

— Меньше всего меня интересуют ваши оценки.

— Зря вы так. Я о вас много думал и... щадил вас.

Гуденко наслаждался. Он ничуть не сожалел, что выдает себя. Минутная радость власти над этим сильным, спокойным, известным, даже знаменитым человеком опьяняла его, заставляла забыть все тревоги. Вот он, день реванша! Он видел смятение Степняка, хотя тот и старался держаться спокойно, только непрерывно комкал бумажную салфетку да слишком часто ерошил волосы.

Налюбовавшись Степняком, Гуденко снова начал свой бессвязный ёрнический рассказ:

— Барышня-то, собственно, не на вашей совести. Барышня — это гарнир. Основное блюдо — Сабуров.

— Какой еще Сабуров? Долго вы собираетесь морочить мне голову?

— Сколько вам будет угодно слушать меня.

— Тогда прекратите этот бред и рассказывайте все по порядку. Только без вранья.

— Идет. Но без полштофа здесь не разберешься. История путаная. Третье отделение в ней полтора года разбиралось. И вынесло решение в противовес всем юридическим нормам, но зато во вкусе азиатских деспотов, как вы изволите называть царствующих на нашей родине императоров.

— Я жду,— сказал Степняк и отвернулся от Гуденки.

— «Два голубя, как два родные брата жили, а где же тут с наливкою бутыли?» Знаете, чьи это стихи? Козьмы Пруткова стихи. Любимое гусарское присловие. Так где же они в самом деле?

Степняк смутился:

— Боюсь, что я не смогу расплатиться.

— А вы не стесняйтесь. Здесь принимают натурой, а также и в залог,— сказал обнаглевший Гуденко и бесцеремонно схватил его за руку.— Колечко обручальное имеется? Ах да, гражданский брак, дань вольномыслию. Тогда можно предложить часики. Тоже нет? Не много же вы нажили на литературных трудах. А если сигарочницу? Сойдет и черепаховая.

Бармен в грязном фартуке, поморщившись, взял портсигар в обмен на бутылку эля.

Было поздно. Харчевня почти опустела, уже потушили большую карселевую лампу посреди комнаты, и только в глубине над стойкой горели два рожка.

Гуденко оглянулся и спросил все с той же ласковой улыбкой:

— А не страшновато будет с вашим чувствительным сердцем в таинственном зловещем полумраке?

— Хватит! — стукнул кулаком по столу Степняк.

Он давно бы ушел от этого жалкого и торжествующего типа, наслаждавшегося обладанием какой-то тайной, но все семнадцать лет, какие он прожил в эмиграции, его не переставало мучить сознание своего неравенства с теми, кто погибал на виселицах, на каторге, в ссылках, хоть и не было в этом его вины, а была лишь удача. Незаслуженная удача, как он считал. И бессвязные, егозливые намеки Гуденки, что кто-то пострадал именно из-за него, заново ударили как обухом по голове. Он должен был смотреть правде в лицо.

— Если вы хотите, чтобы я вас выслушал,— а я вижу, вам это доставит огромное удовольствие,— рассказывайте все по порядку и перестаньте ёрничать,— сказал Степняк, стараясь казаться спокойным.

— Не долго ли будет — по порядку? — задумчиво спросил Гуденко и щелкнул пальцем по бутылке.

— Не беспокойтесь. Вам хватит до полуночи. Я не компаньон.

Глазки Гуденки злобно блеснули.