Счастливый Кит. Повесть о Сергее Степняке-Кравчинском

«Мой дорогой друг! Я читал и перечитывал ваши книги с тех пор, как вы были здесь, и мне хотелось бы сделать то немногое, что в моих силах, чтобы помочь вам. Я трудящийся человек, со многими обязанностями, по я преисполнен желанием сделать хотя бы самое малое. Посылаю вам мой первый взнос для употребления по вашему благоусмотрению. Я буду вам признателен, если вы сообщите мне, когда и как я могу быть полезен. Я скажу, чтобы принесли ваши книги для продажи их около рабочих и других клубов. Когда буду в Лондоне, постараюсь увидеться с вами и поговорить об этих делах. Ваш труд поистине благороден. Я не разделяю, конечно, многие ваши взгляды, а против некоторых решительно возражаю, но если чаша полна добрым вином, к чему спорить о ее форме.

Глубоко преданный вам Роб. Спенс Ватсон».

Интересно получается у этих англичан — не разделяю и возражаю против ваших взглядов, но оспаривать не хочу, потому что они вроде бы хороши. Голова кругом идет от этакой шарады! И это пишет серьезный, можно сказать знаменитый у себя на родине, человек. Председатель английской Национально-либеральной федерации, юрист. Но если взять с другой стороны, может, потому-то здесь и не убивают ни министров, ни генералов, что даже самые высокие чины проникнуты уважением к чужому мнению? А как можно уважать мнение террористов? Правда, теперь Степняк будто и не держится этих взглядов, но во всех своих писаниях защищает тех, кто проливает кровь невинных людей. Невинных? Ну, во всяком случае безоружных. Не на дуэли же он прикончил Мезенцева? Ничего не поймешь. Плед принес. С собакой играл. Ничего не поймешь, сам черт ногу сломит... Лучше не думать. Помахаем еще красной тряпкой перед бодливой головкой Ольги Алексеевны.

«Мой дорогой Степняк! Позвольте мне написать вам несколько слов благодарности за удовольствие, которое я получил от чтения вашего романа. Посторонний критик, может быть, задал бы праздный вопрос, всегда ли оправдана была столь огромная растрата прекрасной жизни. Но невозможно сомневаться в том, что так убедительно показанные вами чувства абсолютной веры друг в друга и полнейшего самоотречения у заговорщиков представляют великую победу человеческого духа и поднимают мужчин и женщин в их взаимоотношениях на большие высоты, чем люди где-либо достигали во все времена.

Вполне естественно, что сравниваешь «Карьеру нигилиста» с романом «Отцы и дети». Если тургеневский превосходит ваш тонкостью психологии, то вы превосходите Тургенева по силе изображения той особенности нигилизма, которая, мне кажется, представляет собой неоспоримый вклад в развитии человечества, являясь постоянно возрождающейся силой в борьбе за общее дело, за уничтожение барьеров между мужчиной и женщиной и старых социальных предрассудков.

Остаюсь искренно ваш Карл Пирсон».

Эк, куда его занесло! В романе женщину вешают, а он о барьерах. Да что с него взять? Философ, профессор математики...

Женщину вешают... Вдруг представилась Лили Буль на невысокой скамейке, с веревкой на белой шее, с упрямым лбом, плотно сжатыми губами. Чушь какая! Для этого ей здесь надо стать по крайней мере детоубийцей. Что только мерещится, если ночь не спать.