Счастливый Кит. Повесть о Сергее Степняке-Кравчинском

Идти по залам парламента не хотелось. Ему нравился этот новый Вестминстерский дворец снаружи. В готике, похожей на фламандские ратуши, не было ничего аскетического, сухощаво-немецкого. Лес шпилей и башен вздымался в небо и напоминал только об изобилии и жизнелюбии. Фасад огромного здания выходил на Темзу, и это скрадывало его монументальность, сближало с природой.

— Ну, пошли. С богом! — подхватила его под руку Зинаида Афанасьевна.

И хотя бедекер был в кармане у Минского, он старательно повторял цифры, которые изредка небрежно бросал Степняк:

— Зал и комнат — тысяча сто. Лестниц — сто. Коридоров — три версты. Простите, я не расслышал, сколько времени нужно, чтобы завести часы?

— Шесть часов, или три тысячи шестьсот минут,— не скрывая насмешки, отозвался Степняк.— Но, наверно, все это есть в вашем справочнике. Вы лучше вглядитесь, запомните, какова палата пэров. Чего стоит один только знаменитый шерстяной мешок!

— Он очень похож на маленький турецкий диванчик,— сказала Зинаида Афанасьевна.— Он должен означать, что Англия великая шерстяная держава?

— А Большой Бен весит триста восемьдесят пудов? Я не ошибаюсь?— перебил Минский.

Степняк не выдержал:

— Побойтесь бога, поэт! Зачем вам эти цифры?

— Я люблю точность.

— Но для цифр давно изобретены справочники! Лучше оглянитесь вокруг. Когда еще вы увидите эти резные дубовые панели, эти золоченые кожи. Подумайте, как находчивы были архитекторы и художники. Недостаток света и солнца в этом городе туманов они возместили множеством выступов и углублений, контрактами красных и фиолетовых тканей, пестротой бликов цветных стекол. Живописность этого зала нигде не зафиксирована. Ею можно только насытиться своими глазами и запомнить на всю жизнь.

— Вот и выходит, что вы поэт, а я бухгалтер,— развел руками Минский,— но поймите и меня. Для меня цифры — это не только числа, но и масштабы этой великолепной страны, где превыше всего чтят законы.

— Вы так думаете? Во всем, что относится к традиционным процедурам, законы свято чтутся, но когда дело касается политики, тут депутаты и министры проявляют змеиную гибкость и изворотливость. А теперь пойдемте в нижнюю палату, в это, как вы изволили выразиться, горнило управления страной. Там работают, а в этом роскошном зале, где мы сейчас, только утверждают или отклоняют законы.

Нижняя палата была значительно скромнее — дубовые панели, стеклянный потолок, двухсветный зал с газовыми рожками, галереи для репортеров, отдельно — для дам. В общем, как подытожила Зинаида Афанасьевна, «ничего особенного».

— Что ты говоришь, Зина!— возмутился Минский.— В наши дни ни в одной стране нет ничего равного английскому парламенту. Его можно сравнивать только с римским сенатом. Тот создал гражданское право, английский парламент — законы гуманнейшего государства...

— Успокойся. Я же говорила только об этом зале.

— Тут каждая деталь священна! Английский парламент показал всему миру идеал правительства, в котором сила служит разуму, где вся власть предоставлена разуму, где современные требования сочетаются с традициями прошлого и путем реформ сдерживают революцию.

Минский передохнул и, несколько умерив свой ораторский пыл, спросил:

— Верно я говорю, Сергей Михайлович? Вот вы, например, какое правительство предпочли бы?

— Сельский сход.

— Шутите?

— А разве можно с вами говорить серьезно? Поете дифирамбы английскому правительству, как будто английский народ живет в раю. Но вы не имеете представления о здешней жизни. Абстракции. Принимаете желаемое за сущее. Верите газетам, средним цифрам, ученым трудам разных там теоретиков. А это все абстракции, если не фальшь.

Он говорил, как всегда, опустив голову, а когда поднял глаза на Минского, увидел, что того будто окатили из ведра, даже запятая эспаньолки уныло повисла. Зинаида Афанасьевна закинула вуалетку на шляпу и уставилась на Степняка взглядом растерянным и виноватым:

— Почему вы так близко к сердцу?.. Вы же никогда не бываете сердитым,— пролепетала она.

— Наверно потому, что отстал от жизни. Сами же рассказывали в прошлый раз, как все измельчало в России.— И, устыдившись своей резкости, перевел разговор, улыбнулся. — Хотите, я вам лучше расскажу, куда уходят силы и время в этой говорильне?

— Ну конечно!— подхватил Минский.