Сделай меня точно. Как репродуктивные технологии меняют мир

Через год после свадьбы, убедившись, что по-прежнему хотят жить вместе, они идут на ЭКО. В мае 2018-го разморожено восемь яйцеклеток, получено четыре эмбриона. Элиза просит перенести только один, остальные снова замораживаются. Попытка оказывается неудачной. «Когда я позвонила в клинику и мне сказали „нет“, я вдруг осознала, как сильно желала этой беременности».

Один из эмбрионов не пережил заморозки – их осталось два. Месяц спустя Элиза идет на второй перенос. Удивительно, но ее опасения сбылись: врачи все-таки совершают ошибку. «Я сказала, что прошу разморозить только один эмбрион. Поскольку совсем не хочу рожать близнецов. Как медработник, я хорошо знаю, как сложно проходят такие беременности, особенно для нездорового человека. Также есть статистика выкидышей после сорока лет, особенно в случае с двойнями».

Когда Элиза приходит на процедуру, то обнаруживает, что разморожены оба эмбриона. Делать рефриз слишком рискованно, доктор предлагает выбор: сажать два эмбриона или избавляться от одного. Приходится соглашаться на два. «Хорошо, что по ошибке не разморозили сразу четыре». Все заканчивается благополучно: беременность дает только один эмбрион. В апреле 2019 года Элиза родила дочь.

«Начало беременности было тяжелым. Первые десять недель мне нужно было продолжать делать инъекции прогестерона, и я чувствовала себя не очень хорошо. Вдруг ни с того ни с сего начинала грустить. Грусть прошла, едва прекратились инъекции. К тому же я нервничала из-за гормонов, продолжая думать о раке, развитие которого они стимулируют». Во время беременности каждые три месяца Элиза ходила к онкологу.

Девочка в итоге родилась даже без кесарева сечения, которое обычно рекомендуют матерям после сорока; врачи разрешили 41-летней матери естественные роды. «После было много необоснованной послеродовой тревоги. Психолог сказал, что в этом нет ничего удивительного, это естественная реакция организма на стресс последних лет. Друзья, которые знают меня давно, говорят, что этот ребенок – чудо. Четыре года назад я лечилась от рака, меня бросил бойфренд, а его адвокат требовал уничтожить эмбрионы. В тот момент невозможно было представить, что я когда-нибудь смогу выйти замуж и родить». Девочку назвали Моав.

4. Тяжбы вокруг суррогатного материнства

Суррогатная мать vs родители, родители vs сурмать

В 1986 году в Нью-Джерси суррогатная мать по имени Мэри Бэт Уайтхэд подписала контракт с женой и мужем [225]. И тут же его нарушила, отказавшись отдавать рожденную девочку родителям. Еще и суд аннулировал контракт как незаконный – правда, в итоге отдал ребенка родителям, но из тех соображений, что биологический отец был богатым человеком, который мог обеспечить ребенку будущее.

Сегодня в России процедура передачи ребенка родителям описана в законе «Об актах гражданского состояния». Суррогатная мать не «отказывается в роддоме», как принято считать в народе, а подписывает согласие о том, что родителем запишут не ее, а заказчиков. Страшилка, что якобы сурмать может не отдать младенца, до сих пор актуальна. Однако вряд ли у нее получится. Такие споры в судах – в России их бывает несколько в год, а то и меньше, считает Зиновьева – всегда решаются в пользу родителей-заказчиков. Есть постановление суда о том, что родителей устанавливают по генетике и условиям договора [226].

У сурматерей проблем больше. «Им постоянно не доплачивают. Найдите их комьюнити в Сети – я уверена, что даже не то что каждой второй, а двум третьим чего-то не доплатили». Плохо обычно ведут себя сурагентства, деятельность которых, по мнению Зиновьевой, нужно отрегулировать.

Родители же судятся с сурматерями редко, а сурматери ни с кем не судятся вовсе. «Это не зона конфликта, а зона тревоги, – говорит Зиновьева, – и циничный заработок агентств на родительских страхах».

Система VS клиенты

Француженки Валентина и Фиорелла Меннессон, рожденные в США с помощью суррогатной матери в 2000 году (о них написано в главе про этику), так и не получили французских документов. «Мы были первой парой, представшей перед судом с таким случаем, – рассказывает мать девочек, Сильви Меннессон. – Нас задерживали, нам предъявляли обвинения, наше дело дважды рассматривал Апелляционный суд Парижа и пять раз Кассационный суд. Дело слушалось в Государственном совете Франции и ЕСПЧ. Почти всегда мы выигрывали, но Франция так никогда и не приняла решение суда, в 2014 году признавшего нас родителями».

Парадокс заключается в том, что в 2002 году свидетельства о рождениях девочек внесли в гражданский регистр – но в 2010-м, после суда, снова аннулировали. Стать французом непросто, если ты рожден не там и не так.