Сделай меня точно. Как репродуктивные технологии меняют мир

Любовь еще неизмеримее, неуловимее и непредсказуемее. Конечно, дети – это любовь. Но в мире еще столько сортов и видов любви. К котам и собакам, путешествиям и музыке, книгам и фильмам, мужчинам и женщинам. К себе: мало ли мы знаем тех, кто, сделав родительство смыслом жизни, растерял все другие смыслы?

«У меня есть подруга, сейчас ей 75 лет, – рассказывает психолог Лена Фейгин, – когда она впервые вышла замуж, они вместе с мужем не хотели детей. Когда им исполнилось сорок, он захотел, а у нее наступила ранняя менопауза. Он вскоре ушел к другой женщине и завел в новом браке троих детей. Она какое-то время попереживала, потом снова вышла замуж: сейчас она пишет картины, преподает, путешествует и говорит „Дети – не моя история“».

О японке Хибики Икеда, делавшей ЭКО десять лет подряд, пишет газета The Japan Times [284]. Ей было тридцать, когда она поняла, что уже два года не может самостоятельно забеременеть. Про бесплодие было не принято говорить вслух. Тогда Икеда, не рассказав даже близким подругам и чувствуя себя в полной изоляции, пошла к врачу. «Я не хотела, чтобы кто-то знал, что у меня не получается, – говорит Икеда, – я и в клинику-то шла с большой неохотой. Было больно видеть беременных. Мне казалось, что я в ней единственная с пустым животом». Икеда делала ЭКО трижды, потратив на лечение пять миллионов йен [285]

. Трижды ей удавалось забеременеть, дважды случились выкидыши, один раз беременность оказалась замершей. Начальник был раздражен из-за того, что она постоянно отпрашивалась к врачу, – ей пришлось уволиться с работы. Отношения с мужем тоже испортились, оба задумались о разводе.

После всего этого она приняла решение остановиться. Ей помогла Fine – организация, поддерживающая женщин, попавших в финансовую яму из-за ЭКО. Там Икеда подружилась с такими же, как она, и вскоре стала работать в этой организации консультантом и помогать другим женщинам. «Пришло осознание, что моя ценность вообще-то заключается не только в способности зачать», – говорит Икеда.

Энди Уорхол писал о том, как в Индии встретил людей, устроивших на поляне праздник, потому что кто-то, кого они очень сильно любили, только что умер [286]. «Тогда в Индии я понял, что вещи таковы, какими мы хотим их видеть. Человек может смеяться или плакать. Всякий раз, когда ты плачешь, ты мог бы смеяться: выбор за тобой».

Глава 11: Футурология

Когда в 1932 году Олдос Хаксли опубликовал свой самый знаменитый провидческий роман «О дивный новый мир», его прочли исключительно как антиутопию. Писатель был отпрыском научной династии, внуком зоолога Томаса Генри Хаксли и братом биолога Джулиана, из эссе которого «Что я смею думать?» и списал теоретическую часть романа. Но его интерес к биотехнологиям остался незамеченным, заслоненным тенями Гитлера и доктора Менгеле. После войны, когда Джулиан Хаксли возглавил ЮНЕСКО, брату оставалось лишь выставить свой роман предостережением, но никак не предвосхищением.

В 1998 году Мишель Уэльбек в «Элементарных частицах» [287]

заново открыл Хаксли устами героя по имени Брюно Клеман, заметившего, что «он первым из писателей, включая научных фантастов, понял, что, не считая физики, главным двигателем этого процесса теперь станет биология».

«Обычно мир Хаксли объявляют тоталитарным кошмаром, пытаясь выдать книгу за разоблачение; это просто чистейшее лицемерие. По всем пунктам – генетический контроль, свобода пола, борьба со старостью, цивилизация развлечений – „О дивный новый мир“ рисует нам рай, в точности такой, достичь которого мы пытаемся, пока что безуспешно», – объясняет Брюно брату.

Все так: в дивном новом раю нет депрессий и экзистенциальных кризисов. Нет старости, нет страха, боли и смерти в муках. Нет насилия – его семейный очаг ликвидирован. Психологически устойчивые дети делаются в пробирках, вынашиваются в искусственных матках и воспитываются благоразумными наставниками, а не токсичными родителями с нулевым эмоциональным IQ. «Ряды нумерованных пробирок, штативы за штативами, стеллажи за стеллажами» – криохранилище детально выписано в романе за пятьдесят лет до его изобретения. Литературоведы, заклеймившие новый мир стерилизованной антиутопией за отсутствие в нем шекспировских бурь, отказались видеть, что в бурях есть невроз, убивающий почаще любых вирусов.

«Меня всегда поражала чрезвычайная точность предсказаний, сделанных Олдосом Хаксли в „Дивном новом мире“, – говорит Брюно Клеман, – как подумаешь, что эта книга была написана в 1932-м, – просто невероятно. С тех пор западное общество непрестанно стремилось приблизиться к этому образцу». И объясняет мир будущего: «революция сегодня вершится не в умах, а в генах».