Себя преодолеть

Из раздевалки примчался Бубнов с врачом и Пепеляевым. Приросли к перегородке.

В буфете позванивали стаканы и беседовали люди.

Тишина налегла плотнее.

Тяжелый удар в пол. Вскрик.

«Не выжал. Бросил штангу, — понял я. — Все! Проиграет Бубнову».

Часы показывали двенадцать. «Уснуть бы поскорее», — мелькнула мысль.

В коридоре меня окликнул незнакомый человек.

— Желаю успеха, — сказал он на ломаном русском языке, — Я «Рот-Фронт», — и он поднял руку. — Я не против своих, но вы должны победить. Клянусь, это так! Встретите в Сибири майора Соболева — передайте: «Бывший ефрейтор Макс Шеве помнит его слова».

Я пожал шершавую ладонь.

Поразил чистый воздух на улице. В зале он прокуренный и пропитой, как в баре перед закрытием.

Я не спеша брел в олимпийскую деревню. На втором этаже корпуса советской делегации моя с Кузьминым комната.

«Необыкновенны звезды! — думал я. — Там души умерших».

Мне нравились красивые легенды.

Из зала, этого котла страстей, сразу в другой мир. Здесь никакого дела до штанги и золотых медалей. Земля, звезды, вечер — все величественно и спокойно. Несуразными кажутся и спорт и тщетные усилия маленьких человечков.

От звезд к глазам, преломляясь, неслись нити голубого света, будто колонны вечного мира. Я прищурился, чтобы удержать нити.

Томно скользили автомобили, зачарованные небом и звездами. Попыхивали моторы. Уютно светились приборы. Машины увозили с собой музыку в приемниках, блаженные улыбки и безразличные взгляды пассажиров.

У входа в олимпийскую деревню в баре из стекла и света танцевали рок.

Я шел и напряжением каждой мышцы ощущал свое тело. Ощущал, какое оно сильное, послушное, поворотливое.

В комнате было тихо. Словно остановилась жизнь. Я растворил окно. И маленькие шумы заполнили комнату.

Я поднял со стула письмо. Вечером мне передал его незнакомый французский журналист.

Писал приятель из Парижа:

«...Три недели назад проезжали на Олимпийские игры американцы. Я и Шарль Виллон из «Экип» (с ним и отправляю письмо) побывали на тренировке. Познакомился с Генри Лэмом. Как водится, взял интервью. Он, по-моему, готовит для олимпиады новое «чудо дивное». Не выяснял кого. Хэйдона или рыжего Фолца. Лэм похвалялся: «Если все будет «о'кэй», покажем русским, где раки зимуют. Русские — народ дотошный: раками интересуются. Американский парень огребет медаль!» Не сказал только, какого цвета. Я написал об этом в своей газете. Редактор поморщился, но тиснул. Прилагаю вырезку.

После тренировки американец увез нас в гостиницу и показал свой фильм — прошлогодний чемпионат мира. Пытался заполучить наши симпатии. Пили до чертиков. Тебя он недолюбливает. Во время фильма придирался по пустякам к твоей работе. Лэм — бесия хитрая, держи ухо востро...»

Я спрятал письмо в чемодан и задумался. Бродил по комнате и косился на кровать Кузьмина.

Затем принял душ. Вода от жары была теплой.

Заснул быстро.

Очнулся под утро. Едва светало. На своей кровати тяжело дышал Кузьмин. На стуле рядом — раскрытый чемодан. Я притворился спящим, а сам лежал и смотрел. Но в предрассветной полутьме я видел только неподвижную сгорбленную глыбу и белые пятна белья в чемодане. Вскоре я снова задремал.

Когда проснулся, солнце стояло высоко. Постель Деда смята и пуста. Я вышел в коридор. Столкнулся с массажистом.

— Бубнов выиграл, — сообщил он. — Еще три дня таких соревнований — сдохну. Четвертые сутки не сплю. Ночь с участником, день — массирую. Глаза на лоб лезут.

Я зашел к врачу. Он лежал, но еще не спал. И выглядел не лучше массажиста. Обрюзг и пожелтел от бессонниц и волнений.

— Возьми записку от Кузьмина. Шофер передал. — Врач зевнул.

Потом он рассказал.

События развернулись под утро.

Бубнов не выдержал напряжения и сорвался. Первый вес в рывке одолел. Остальные попытки — словно подменили парня. Ни килограмма не прибавил.

Публика озверела. Почуяли слабину.

— Представляешь, Боря, что творилось в зале, если Хайн — и вдруг рекорд в рывке!

Полтора часа ждали толчок. Бубнов окончательно потерял контроль над собой. Ни кофе, ни увещевания всей команды не действуют. Живые мощи.

Кузьмин приглядывался, приглядывался и предложил блефовать. «Потащу-ка Хайна за собой. Давайте загоним начальный подход в толчке до предела. Обещаю вес взять. А Хайн сорвется: в рывке выложился. Сейчас он на острие ножа. Поверьте опыту. Юра пусть осторожно идет с малого веса. И дело выгорит. Слышишь, Юра, выиграешь! Сумма за тобою. Я на первое место не претендую — отстал. Ты работай спокойно, американец не достанет. А теперь встать. Пошли».

И увел Бубнова. Не знаю, о чем они толковали, но только Бубнов вернулся человеком. Шутит. Напевает.

Кузьмин от него ни на шаг. Разминку провел. Сам выводил на помост. Все качаются от усталости, а он как каменный. Косолапит по залу и сопит. Железный человек! Вымотались мы. Такая борьба. Ночь на нервах. Зал прокурен, жарища. Кое-кто набросился на допинг. Хрип за кулисами. Рвота.

Бубнов свое поднял.

Черед Кузьмина. Глотнул кофе. Деловито сменил мокрое трико. С ног до головы натерся жгучими растирками. «Дай курнуть!» — просит у массажиста.